Саша Черный - Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3

ИР. 1925. № 16. С. 8–9. Статья дополнена краткой информацией о последних днях Аверченко: «А. Т. Аверченко скончался от кровоизлияния в области живота, на почве атеросклероза. Заболев в конце 1924 года, А. Т. Аверченко уехал на курорт в Подебоды, под Прагой. За последнее время в состоянии его здоровья наступило улучшение. Неожиданное кровоизлияние вызвало роковой исход. Похороны состоялись в Праге 14 марта, в присутствии многочисленных друзей покойного и представителей русской и заграничной литературы и журналистики, пожелавших отдать покойному последний долг». …руководил расклейкой номеров. — Е. С. Хохлов, сотрудничавший некоторое время в «Сатириконе», так вспоминает об этой стороне редакционной жизни: «Самыми интересными днями в жизни „Сатирикона“ были „расклейки“. Это были своего рода редакционные совещания, на которых обычно присутствовали все сотрудники и на которых „расклеивали“ текущий номер и обсуждали будущий, выдумывали темы карикатур, подписи к ним, создавались отдельные остроты. Это были чрезвычайно веселые собрания. Аверченко был положительно неистощим. Спокойно, чуть заикаясь, с хитрецой улыбаясь своим единственным глазом (второй у него был поврежден осколком стекла и не видел), он выдумывал удивительные истории, бесконечно острил и вызывал вспышки оглушительного хохота у Радакова» (Русские новости. Париж. 1950. 5 мая). …ездил в Комитет по делам печати, выдирая из цепких лап цензуры застрявшие там злободневные карикатуры. — В воспоминаниях издателя «Сатирикона» М. Г. Корнфельда говорится, что «предварительной цензуре подлежали лишь рисунки, оттиски которых с приклеенными подписями препровождались в Цензурный комитет по четвергам <…> в отношении „Сатирикона“ положение цензора было не из легких: ему приходилось ориентироваться и судить в чуждой ему сфере — сфере смеха, где отношения вещей искажены и самые предметы принимают вдруг неожиданные и нереальные очертания» (Вопросы литературы. М., 1990. № 2. С. 273–274). …в Чернышевом переулке — в двух шагах от редакции. — В ту пору, когда редакция «Сатирикона» размещалась в доме № 80 на набережной Фонтанки, сотрудники журнала «столовались» в ближайшем ресторане при «Мариинской гостинице» в Чернышевом переулке. Один из участников подобных трапез — Евгений Венский воссоздал обстановку и атмосферу, в которой они проходили: «Сатирическая компания занимает сразу три-четыре столика и немедленно же начинается несмолкаемый „дебош“. Остроты, эпиграммы, каламбуры сыпятся, как из громадного мешка. Одно пустяшное замечание, движение рукой, поза — все дает тему для остроумия, — легкого, свободного, не натянутого» (Литературно-художественный сборник «Десятилетие ресторана „Вена“». 1913. С. 41). Князев В. В. (1887–1938) — поэт, один из наиболее активных авторов «Сатирикона». В нем, как ни в ком другом из его собратьев по журналу, была сильна социальная и обличительная закваска, полученная еще в годы первой русской революции. Считался знатоком простонародья, жизни городских низов, занимался собиранием частушек, пословиц и поговорок. После Октября 1917-го безоговорочно перешел на сторону советской власти, выступая в печати под псевдонимом «Красный звонарь». Отношения между редактором «Сатирикона» и Князевым были неровными. Последний даже разразился злой сатирой на Аверченко — «Аркадий Лейкин». Е. Зозуля в своих воспоминаниях рассказывает о сценах, которые учинял в редакции Князев: «Поразительно терпение и подлинное добродушие, с каким относился к нему Аверченко. Князев обзывал его в глаза буржуем, ругался, требовал денег. Как-то я зашел по делу к Аверченко и застал его в столовой несколько растерянным и смеющимся. Аверченко рассказал мне, что за несколько минут до моего прихода здесь был Князев и до того разошелся, что хотел разбить дорогую вазу, которая стояла на столе, наполненная фруктами. <…> Мне как-то при встрече — ни с того ни с сего, как говорится, „без здравствуйте“ — Князев сказал, что если он не буйствует и не подерется с кем-нибудь, то не может писать…» (РГАЛИ, ф. 216, on. 1, ед. хр. 141). …этот солидный, сдержанный человек — Аверченко? — В представлении любителей литературы сложился стереотип богемного писателя, острослова и весельчака, отличающегося экстравагантностью поведения и одежды. Потому, наверно, было так велико удивление тех, кому довелось узнать Аверченко не по книгам, а лично: «Это был высокий, здоровый, всегда прекрасно выбритый, элегантно одетый (именно в пиджачный костюм от лучшего портного) молодой человек в пенсне, по внешности напоминающий как раз того коммерсанта или старшего приказчика, к которым в литературных кругах почему-то принято относиться с ироническим пренебрежением. Внешности отчасти соответствовал и характер. Он был весел, остер и язвителен, но не желчен, любил хорошо пожить, поесть и выпить, но, вероятно, никто никогда не видел его в каком-нибудь „беспорядке“. Он был настоящей „богемой“ и долго жил в меблированной комнате и ужинал в ресторанах, и при этом вел чрезвычайно размеренную рабочую жизнь» (Хохлов Е. «Сатирикон» и сатириконцы // Русские новости. Париж. 1950. 5 мая) …судьба не улыбнулась на его последнюю шутку. — Незадолго до смерти Аверченко создал юмористический роман на автобиографической основе — «Шутка мецената» (Прага, 1925) о жизни сатириконского братства. Даже на пороге смерти Аверченко не перестал шутить. Один из его друзей вспоминает: «Мы приехали на вокзал и там простились. Смеясь, он, между прочим, сказал мне: „Лучший некролог о тебе напишу я. — И шутливо прибавил. — Вот увидишь“. — „Подожди меня хоронить, — ответил я, — мы еще увидимся“. Но увидеться было не суждено и некролог пришлось писать не ему обо мне, а мне о нем» (Пильский П. Затуманившийся мир. Рига, 1929.С. 138).

ПН. 1926. 25 ноября. Кончина П. П. Потемкина (21 октября 1926 года) была следующей потерей, после Аверченко, в рядах былого сатириконского братства. Безвременная утрата (поэт умер на 41-м году жизни) обострялась ее полной неожиданностью. В начале 1926 года ничто, казалось, не предвещало горестной трагедии: в газетной хронике, посвященной встрече русского Нового года, сообщалось, «что на состоявшемся заседании комиссии по устройству новогоднего бала Комитета помощи писателям и ученым установлен окончательный порядок вечера. Тэффи, Саша Черный и П. Потемкин будут в стихах эпиграмм предсказывать судьбу…» (ПН. 1926. 8 января). А судьба была такова, что через год с небольшим — 24 февраля 1927 года — в Париже состоялся вечер, посвященный памяти П. П. Потемкина, в котором приняли участие Дон-Аминадо, Б. Зайцев, А. Куприн, М. Осоргин, Н. А. Тэффи, Саша Черный, А. Яблоновский… Потемкин был общим любимцем в литературной и театральной среде, и потому, наверно, очень многие откликнулись печатно на его кончину. Данная статья и стихотворение «Соловьиное сердце» — долг памяти Саши Черного о своем друге и собрате по перу. …возлюбивший пестрый театральный мирок <…> бесшабашных негров. — По-видимому, здесь подразумевается театральная миниатюра П. Потемкина «Блэк энд уайт», ставшая исключительным явлением в истории русского театра-кабаре. Эта «негритянская трагедия» была построена на имитации английской речи: звукоподражаниях и вошедших в обиход английских терминах. Пьеса имела ошеломляющий сценический успех, шла во множестве провинциальных и столичных театров миниатюр и кабаре. Однажды она была поставлена в «Бродячей собаке», причем роль негра сыграл сам Потемкин. Это дало повод О. Мандельштаму вспомнить о Потемкине как о человеке, «который даже трезвый и приличный походил на отмытого негра». «Дядюшка Яков» — стихотворение Н. А. Некрасова (1867). …о цикле изящных тонких театральных безделушек. — Обращение поэта к театральной миниатюре не было случайным эпизодом в его творчестве. По словам П. Пильского: «Потемкину театр был ближе и родственней, чем литература. <…> И именно этими тяготениями к чуть-чуть кокетливой изощренности тем и образов объясняется его влюбленность в театр, его близость к сценическому шаржу, к его артистической шалости, к духу театральных подвалов, миниатюрным сценам, их темам веселого лукавства и все той же простодушной иронии, вечной спутнице стихов и пьесок Потемкина. Он был тесно связан с „Кривым зеркалом“, „Домом интермедий“ и с „Бродячей собакой“, с этими театрами, где шутливость была украшена изяществом, смелость и простор замыслов не расставались с грацией, живая, не колкая карикатура была весела, веселость остроумна, остроумие легко, а легкость очаровательна» (Пильский П. Затуманившийся мир. Рига, 1929. С. 94). …антология чешских поэтов в его переводе. — Живя в Праге, Потемкин занимался переводами из чешской поэзии; некоторые из них были опубликованы в эмигрантских периодических изданиях, но отдельной книгой так и не вышли. Но основным, своеобразным трудом поэта <…> остается «Герань». — Название книги Потемкина, имевшее сначала оттенок некоего вызова, приобрело на чужбине грустновато-ностальгическую окрашенность, стала символом музы этого поэта. Недаром, как пишет один из его друзей, «на могилу его мы принесли розовую герань, которую он так любил и так проникновенно воспел, как бы в ответ на вызов, утверждая право на счастье, на подоконники, на герань за ситцевыми занавесками, на все то, что Бобрищев-Пушкин считал мещанским и обреченным, а поэты и Дон-Кихоты — обреченным, но человеческим» (Дон-Аминадо. С. 267).