Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

XLIII

   Но не теперь. Хоть я сердечно   Люблю героя моего,   Хоть возвращусь къ нему конечно, 4 Но мнѣ теперь не до него.   Лѣта къ суровой прозѣ клонятъ,   Лѣта шалунью риѳму гонятъ,   И я — со вздохомъ признаюсь — 8 За ней лѣнивѣй волочусь.   Перу старинной нѣтъ охоты;   Марать летучіе листы:   Другія, хладныя мечты,12 Другія, строгія заботы   И въ шумѣ свѣта и въ тиши   Тревожатъ сонъ моей души.

1–2 Есть что-то шутливо гротескное в этом провозглашении любви к герою, который только что предал смерти бедного Ленского.

4 Но мне теперь не до него. Проникновенная фраза, сочетающая значения: быть не в настроении, не иметь время для кого-либо или для чего-либо, не иметь возможности вникнуть в существо дела. См. также коммент. к главе Третьей, XXXV, 6.

5–6 «И, по правде говоря… [автор] / Все больше устает от его давней возлюбленной — рифмы», — говорит Драйден в своем превосходном «Прологе» (строки 7–8) к смехотворной трагедии «Ауренг-Зеб» (поставленной весной 1675 г).

XLIV

   Позналъ я гласъ иныхъ желаній,   Позналъ я новую печаль;   Для первыхъ нѣтъ мнѣ упованій, 4 А старой мнѣ печали жаль.   Мечты, мечты! гдѣ ваша сладость?   Гдѣ, вѣчная къ ней риѳма, младость?   Ужель и вправду наконецъ 8 Увялъ, увялъ ея вѣнецъ?   Ужель и впрямъ и въ самомъ дѣлѣ,   Безъ элегическихъ затѣй,   Весна моихъ промчалась дней12 (Что я, шутя, твердилъ доселѣ)?   И ей ужель возврата нѣтъ?   Ужель мнѣ скоро тридцать лѣтъ?

5–6 Должны ли устаревшие или, иначе говоря, необычные формы русского языка переводиться необычными формами английского языка?

Существительное «молодость» имеет архаическую форму «младость», не употребляемую в настоящее время даже в поэзии. В «ЕО», и не только там, Пушкин использует обе формы и образованные от них прилагательные («молодой» и «младой») без разбора, просто выбирая ту форму, которая лучше подходит по ритму. Иногда «молодой» (м. р., им. пад., ед. ч., так же ж. р., род. пад., ед. ч.) или «молодая» (ж. р., им. пад, ед. ч.) превращаются в неясный эпитет с галльской интонацией, скажем, «младая Ольга», независимо от того, знаем ли мы уже, что она молода или нет. Когда в главе Шестой, XLIV, Пушкин оплакивает прошедшую молодость, используя для парной рифмы слово, которое в настоящее время совсем вышло из употребления, так что один близнец оказывается мертвым —

Мечты, мечты! где ваша сладость?Где, вечная к ней рифма, младость?

— и переводчик не может удержаться от искушения перевести оба слова архаическими формами.

Можно аргументировать применение архаичных терминов при переводе тем, что они использовались во времена Пушкина. Лучше было бы выбрать современные адекватные термины и пояснить ситуацию в примечании.

Истоки флирта с «шалуньей рифмой» (см. XLIII, 6), (фр. «la rime espiègle» или «polissonne»), можно проследить от немотивированной рифмы «розы» в главе Четвертой, XLII, 3.

7–8 и вправду наконец / Увял, увял ее [младости] венец? 11 Так Пушкин, обращаясь к прошлому, сближает тему Ленского о поблекшем цвете (глава Вторая, X, 13–14, глава Шестая, XXI, 3–4, и глава Шестая, XXXI, 12–13) с излияниями по поводу своей собственной молодости. В двадцать один год в элегии «Я пережил свои желанья» он писал (строки 5–8):

Под бурями судьбы жестокойУвял цветущий мой венец;Живу печальный, одинокий,И жду: придет ли мой конец?

(Три четверостишия, сочиненных 22 фев. 1821 г. в Каменке Киевской губернии, первоначально предназначались для вставки после строки 55 в поэму «Кавказский пленник», которую наш поэт в это время завершал; она была окончена на следующий день, а эпилог добавлен 15 мая того же года, во время краткого пребывания в Одессе).

14 скоро тридцать. Эта строфа (как и XLIII, и XLV) была написана 10 авг. 1827 г. в Михайловском. Нашему поэту было тогда двадцать восемь лет.

Ср.: Бертен, «Любовь», кн. III, Элегия XXII (1785):

La douce illusion ne sied qu'à la jeunesse;          Et déjà l'austère SagesseVient tout bas m'avertir que j'ai vu trente hivers.

<B дни первой юности мы можем жить мечтою,Но опытность, рассудка друг, уже вещает мне порою:Спеши, спеши любить,Утраченных часов любви не возвратить.

Черновики XLIII (2368, л. 24), XLIV (там же) и XLV (л. 24 об.) являются одним из трех автографов главы Шестой, которые дошли до нас (другие: черновики XXXIV а, б и в, ПД 155, и последний черновик или первый беловой экземпляр XXXVI–XXXVII, собрание Купрович) и имеют дату «10 авг. [1826]» (год указан по Томашевскому, Акад. 1937, с. 661). См. также коммент. к главе Шестой, XLVI, 1–4.

XLV

   Такъ, полдень мой насталъ, и нужно   Мнѣ въ томъ сознаться, вижу я.   Но, такъ и быть, простимся дружно, 4 О юность легкая моя!   Благодарю за наслажденья,   За грусть, за милыя мученья,   За шумъ, за бури, за пиры, 8 За всѣ, за всѣ твои дары;   Благодарю тебя. Тобою,   Среди тревогъ и въ тишинѣ,   Я насладился... и вполнѣ;12 Довольно! Съ ясною душою   Пускаюсь нынѣ въ новый путь   Отъ жизни прошлой отдохнуть.

1 полдень мой. Ср.: Жан Батист Руссо, «Оды», кн. I, № X (ок. 1695), «из молитвы Езекии, Исайя, гл. 38, стих 9 и следующее (Ego dixi: in dimidio dierum meorum…)»:

Au midi de mes annéesJe touchois à mon couchant…

<B полдень лет моихЯ прикоснулся к своему закату…>.

(«В преполовение дней моих», Молитва Езекии, царя Иудейского, в Иса. 38, 10).

Романтики несколько улучшили эти строки: Ср.: Байрон, «Дон Жуан», X, XXVII, 4—5:

До рощи дантовой, где страшная градаЖизнь делит надвое…

XLVI

   Дай оглянусь. Простите жъ, сѣни,   Гдѣ дни мои текли въ глуши,   Исполненны страстей и лѣни 4 И сновъ задумчивой души.   А ты младое вдохновенье,   Волнуй мое воображенье,   Дремоту сердца оживляй, 8 Въ мой уголъ чаще прилетай,   Не дай остыть душѣ поэта,   Ожесточиться, очерствѣть,   И наконецъ окаменѣть12 Въ мертвящемъ упоеньи свѣта,   Въ семъ омутѣ, гдѣ съ вами я   Купаюсь, милые друзья!

1–4 Пушкин записал это четверостишие (уже опубликованное в изданиях 1828 г. и 1833 г.) вместе с цитатой из Колриджа 2 окт. 1835 г. в Тригорском, в альбоме с красным, тисненным золотом, сафьяновом переплете, принадлежавшем его бывшей (за десять лет до того) возлюбленной, Аннете Вульф. Цитата — начало эпиграммы в пять строк, написанной Колриджем в 1802 г.:

Как редко слава и богатство, друг,Сопутствуют заслугам и страданьям!

1 сени. Здесь (как в главе Второй, I, 12) имеется в виду укрытие из деревьев (см. мой коммент. к главе Шестой, VII, 9).

Глава Седьмая

Эпиграф

Москва, Россіи дочь любима,Гдѣ равную тебѣ сыскать?

Какъ не любить родной Москвы?

Гоненье на Москву! что значитъ видѣть свѣтъ!            Гдѣ жъ лучше?                            Гдѣ насъ нѣтъ.

Первый эпиграф — из стихотворения Дмитриева «Освобождение Москвы» (1795), строки 11–12.