Журнал «Полдень, XXI век» - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 4
«Мне Аня подсказала, но я бы и сам догадался».
Он не успел задать вопрос, а Карина уже ответила: «В Кимхэ у меня подружка, — и сама спросила: — Хочешь договориться?»
Он ответил: «Хочу». Он еще не знал, о чем идет речь. Просто чувствовал смутно, как щемящую боль, что уже и врать нельзя. Что-то изменилось. Склад изнутри светился, далекая кукушка стучала, как вечный двигатель.
«А что ты делала в Берлине?»
Он не знал, почему спросил про Берлин. Ах да! Анька говорила, что Карина недавно попала в ДТП. Как раз в Берлине. Буковский окончательно протрезвел. Немецкий физик Курт Хеллер тоже попал в Берлине в аварию. В тот же самый день, кстати. Неопределенная опасность была растворена в воздухе. «Качественный и анонимный взлом почтовых ящиков на заказ». Романтичность Буковского сильно подтаяла. Это как описаться в хорошем обществе. Все делают вид, что ничего особенного, но штаны мокрые. А еще трахнутая кукушка. А еще пыль, бильярдные столы.
«Зачем тебе эти физики, Буковский?»
«Чо-нын росия-сарам-имнида», — ухмыльнулся он.
«Я из России», — передразнила она. — С каких пор ты стал патриотом?»
От Карины перло феромонами. Она знала, что является действительно новым словом науки в сфере человеческих взаимоотношений! Буковский горел в ответных сигналах. Он не думал об ошибочности запросов, он сходил с ума. Хемосигналы, управляющие его нейроэндокринными поведенческими реакциями, коробили плоть, как аварийное переключение персоналки. Все, о чем он раньше писал исключительно для обывателя, теперь обрушилось на него.
«Зачем ты все время врешь?»
Он не знал. Чисто профессиональное.
И Карина перестала давить. И губы у нее оказались бархатные.
«Скоро ты станешь знаменитым, Буковский, — шепот и кукование сливались в один долгий звук, в один стон. — Так всегда происходит с теми, кто знает, чего хочет. Нет, Буковский, не кино с закосом под Хичкока. Ты ведь интересуешься будущим…»
(окончание в следующем номере)
Мария Познякова
Универсальная машина
Рассказ
Нет. ничего в этой жизни не понимаю.
Зачем он нам нужен?
А?
Зачем?
Локатор, большое железное Ухо — он слушает, что говорят звезды, как живут далекие миры. Большой Глаз смотрит вдаль, в космические бездны, а Малый Глаз смотрит вглубь, в крохотные миры молекул и атомов. Рукоят — я назвал его так за рукоятку, которой он ворочает камни, — строит башни, стены и мосты. Компьютер считает, Графограф пишет, я собираю образцы грунта, — а этот экскаватор зачем?
Я приехал в пустыню в воскресенье вечером, почти разрядив свои аккумуляторы. Пришлось искать автоматическую заправку, хотя и не было времени, работа ждала меня. Маленькая станция, заброшенная посреди пустыни, — здесь мне годами придется собирать камни, определяя их состав, вгрызаясь в грунт все глубже и глубже. Мне здесь жить, и жить долго — поэтому я в первый же день перезнакомился со всеми обитателями станции. Это оказалось легко, потому что у меня были и быстрые шасси, и ноги, чтобы ходить по бездорожью, и меня понимали все, кто был на колесах, и кто был на ногах, и даже те, кто не мог ни ходить, ни ездить. Этот мой козырь сыграл свою роль уже утром, когда я перессорился со всеми, кто был на ногах, а колесные укатили куда-то по трассе. Мне пришлось собирать грунт, беседуя с Глазом — сложным фотографическим аппаратом, который запечатлевал все, что видел.
И тут-то я и сам увидел его — он показался из гаража, когда взошло солнце. Жуткий вездеход, не похожий ни на одну известную мне машину, — он двигался, переставляя длинные опоры. Было в нем что-то от экскаватора: два крохотных ковша по обе стороны — которые вращались, куда хотели. Сверху помещалось что-то вроде башни, которая тоже вертелась вправо и влево, и на ней мелькали не то отключенные фары, не то бойницы для какого-то оружия.
— А это еще что такое? — не понял я. — Что за механизм?
— Не знаю, — признался Глаз, чем удивил меня еще больше, — этот паршивый вездеходишко сам ничего не делает, только мешает нам всем. Прицепится к кому-нибудь и смотрит за ним или сам делает то же, что и мы, но ничего у него не получается, он только мешает. Он боится, что его отправят в переплавку, вот и старается показать, что он на что-то годен. Никчемный механизм.
— Вот как… я что-то не въехал, для чего его держат здесь?
Глаз не ответил — он не знал. Здесь, где каждый выполнял свою функцию, любая нефункциональная система казалась парадоксом. Я надеялся, что вездеход пройдет мимо, не заметив меня, — но как назло этот жуткий шагающий экскаватор двинулся прямо ко мне. Остановился в двух метрах, будто приглядываясь ко мне, изучая. Честно скажу, рядом с ним я испытывал тревогу, хотелось бросить все и уехать, но я знал, что этого делать нельзя. Казалось, он сейчас кинется на меня — этот маленький ковшастый вездеходик, предназначенный непонятно для чего. А он и вправду кинулся ко мне, начал перебирать камни, лежащие в моем ковше, выискивая что-то, фиксируя что-то на бумаге острым пишущим предметом. Что за бред, ведь здесь есть я, и Глаз, и Самописец, мы работаем куда лучше, чем он, делающий то же самое! Но странный механизм упрямо шел за нами, вытаскивая камни из моего ковша, не отставая ни на сантиметр. Я уже думал не об образцах, а о том, как не задеть эту настырную машинку. Наконец я начал легко отталкивать его от себя, всем своим видом показывая, что он здесь — третий лишний.
— Не трогай его, — внезапно одернул меня Глаз, — он опасен, этот механизм, очень опасен. И уж если он прицепился к кому-нибудь, придется работать вместе, терпи.
Так я впервые увидел эту машину, не понятную никому. Радость, охватившая меня на станции, понемногу улетучилась. Впрочем, в тот же день — да, да, в тот же самый день — случилось то, от чего стало совсем тревожно, и я даже пожалел, что прибыл сюда. Но что поделать, выбора нет, я получил приказ, и его нужно выполнять…
Отрываясь от работы, я оглядывал окрестности, чтобы понять, куда я попал. Пустыня тянулась, насколько хватало горизонта, — разрываемая полотном шоссе. Она обрывалась только дважды — глубокой впадиной далеко на севере, где клубился горячий пар, тянулись какие-то трещины и извилины, что-то кипело и клокотало внизу. А на востоке весь мир уходил в бездонную пропасть, за которой начинались звезды и облака, идущие по своим непонятным трассам. Чем-то мне не нравилась эта пропасть, только я не мог понять, чем.
Так вот… в тот же день радиопередатчик сообщил нам приказ, услышав который, я не поверил себе. Нам было велено исследовать впадину, и чем скорее, тем лучше. Кто-то должен был спуститься туда, в ядовитые пары, разъедающие обшивку, и неизвестно, как далеко мог пройти в этой пустоши самый прочный вездеход. Мы ждали — никто из нас не двигался, все мы чего-то ждали. Честно сказать, я испытывал к себе что-то вроде жалости — почему я, новенький, только что выпущенный с конвейера, должен нырять туда, в дымную пустошь, губить свою новую обшивку? Тем более — что мог сделать я, собирающий грунт?
Внезапно от нашей компании отделился Глаз — тот Глаз, с которым я работал вот уже полдня. Паршивый вездеходишко, конечно, увязался за ним, размахивая своими ковшами и покачивая башней. Как хорошо, что он отцепился, по крайней мере от меня… Но Глаз… куда идет Глаз?
— Куда же ты? — удивился я, когда Глаз покатился на своих колесиках.
— Туда, во впадину. Кто-то должен спуститься туда, кто-то должен изучить все эти трещины и камни.
— В добрый путь, — я все еще ничего не понимал, — а когда ты вернешься?
Глаз удивленно посмотрел на меня — и ничего не ответил, и мне стало тревожно от его взгляда, как будто что-то должно было случиться. Только у меня не было данных, что что-то произойдет, — и это было странно. Глаз медленно двигался к впадине, и вездеход, не отставая, шел за ним, ворочая своей башней. У самого обрыва они остановились, и шагающий неумело прикрепил на Глаз Магнитную Установку, чтобы измерить магнитный фон, — вот и вся польза от этого вездеходика. Глаз двинулся в глубину впадины и исчез с моего горизонта и появился только пять минут спустя, легко подпрыгивая на изгибах и ухабах. Я заметил, что вездеход не пошел за Глазом, испугался чего-то, трусливо остался на берегу, вытягиваясь, пытаясь охватить больший горизонт. Забавная машина, но напрасно ты, мелюзга, строишь из себя титана-исследователя.
Да, такие, как ты, не изменяют и не познают мир — ты уже показал мне свою трусость.
Глаз тем временем двигался все дальше и дальше, передавая одному из компьютеров то, что он видел. У экрана уже столпились вездеходы и роботы, я не видел экран, и Глаз, напоследок мелькнувший на горизонте, я тоже не видел. Неподалеку от меня стоял, покачиваясь, автоматический телескоп, и я подкатился к нему, надеясь что-то узнать.
