Людмила Татьяничева - Каменный Пояс, 1982
Метелкин скучал. Я привычно приветствовал его:
— Жив, курилка!
Тогда обычно следовало: «Тогда закурим!» Но сейчас курить не хотелось. Я подобрал подходящий камушек, удобный для сиденья, устроился. Тронул струны, и они послушно отозвались аккордами. Я еще не знал, что случится дальше, но гитара, наверное, знала. Когда сквозь кусты протиснулась Света, а за ней ребята, я растерялся.
Посмотрел на Тумана — он потупил взгляд. Эх, Генка! Знал бы ты, что я чувствую себя голодным ослом между равными охапками сена. Я прижался спиной к Метелкину, подождал, когда усядутся ребята, и ударил по струнам: играй, гитара, выбирай сама мелодию, выбирай!
Светлана сидела, обхватив колени и впившись взглядом в мои дрожащие руки. Косой солнечный луч освещал ее бледное лицо, четко очерчивал колючие ресницы. Она слегка щурилась, и это придавало глазам какой-то неземной оттенок.
Сарыч, как настороженный зверек, смотрел то на нее, то на меня. Маленький Воробьев улегся на траву, уже пожелтевшую, — конец сентября ведь. Туманов отстраненно ковырял ледорубом в валуне. Я знал: Генка единственный, кто не осудит меня, какую бы песню я ни спел.
Вблизи защебетали пичужки, а я все не решался начать, медленно перебирал струны. Долго так продолжаться не могло. Но какую бы песню выбрать? Жестко укололи глаза Светы, и я призывал, отчаявшись: не молчи, гитара!
Сначала показалось, что пространство Оазиса заполнила мелодия любви, но едва настало время запеть, как я понял, что где-то напутал, а исправить уже невозможно. С языка сорвались слова: «Значит, есть, что сказать, если мы собираемся часто!» Потом зло, отчаянно продолжил: «Наши струны звенят, как бокалы звенят на пирах!!!»
— Ур-р-аа! — завопил Сарыч. — Наша взяла!
Его нисколько не интересовала песня, важно, что победила компания и раскольник вернулся в лоно ее. Света поднялась и медленно побрела из Оазиса, такая беззащитная, что я не выдержал и ринулся за ней, но резкая рука Сарыча остановила:
— Будь мужчиной!
С этого дня медленно, но неотвратимо стала остывать дружба с ребятами.
Песня третья.
РАБОЧАЯ КЛЯТВА
Этот путь нам знакомДо последнего метра,И, наверно, не надоДороги иной,Чем шагать поутруСквозь спокойные ветрыК этой сердце щемящейЗаводской проходной.Мы судьбу выбирали —Нас она выбирала!Закаляла работой,Терзала войной.Но опять из мечейМы ковали орала,Возвращаясь из бояК своей проходной.Возвращаясь надолго,Возвращаясь и веря,Что оставим потомкамВек, взращенный весной.И для них будут вечноРаспахнуты двериЗаводской, работящейМирных дней проходной.
Дядя Митя умер прямо на совещании.
Мать, с запавшими глазами, осунувшаяся, так и не сняв пальто после похорон, сидела на диване и бессознательно разглядывала узоры половика. Я мерял шагами пол: от стены до стены — четыре шага.
— Мам…
Она не шелохнулась, словно находилась еще там, на кладбище, или еще дальше — в той жизни, в которой дядя Митя был живым. Я сел рядом и обнял ее:
— Ну, мам, очнись!
Впервые я заметил у нее седые волосы.
— Да-да, сынок, сейчас… Сейчас… Ты, наверно, голоден?
— Не надо, мама, сам приготовлю… Буду устраиваться на работу.
Мое заявление заставило ее встрепенуться.
— Куда работать? Как работать? А школа? Ты, Саня, что это надумал-то… Ведь полгода осталось, дотяни уж.
— Нет, мама, я все решил. Тебе будет трудно одной.
— И не выдумывай! — к ней разом вернулась решимость. — Ты, что же, считаешь меня ни на что не способной? Разве я собственного сына не в состоянии прокормить? Да я вон еще какая здоровая!
Раньше я нередко уступал матери, но на этот раз решил твердо, как ни старалась она меня переубедить. Перевелся я в вечернюю школу, устроился электрослесарем на завод.
— Автоматчики слушают! — Мой напарник Витька мастерски схватил телефонную трубку, прижал ее плечом, так как руки уже собирали инструмент. — Что? Газ отсекло? — переспросил он и объявил уже для меня:
— Нинка звонила, опять кочегары что-то намудрили. Автоматика безопасности сработала — вот и забегали.
Я молча натянул ушанку, замотался шарфом, подождал, когда оденется наставник, и мы вышли, каждый со своими мыслями. Я думал о кочегарах. Раньше представлял их по песне «Раскинулось море широко…» Оказывается, сейчас кочегары — как профессора, поглядывают на приборы, изредка прикасаясь к вентилям: подкрутят чуток, посмотрят на стрелочки и снова сидят. Витька предвкушал встречу с Ниной.
Она встретила нас у входа в цех.
— Ниночка, с тех пор, как я увидел тебя, мое сердце не в покое, оно бьется и трепещет, как…
— Иванов, перестань! Опять со своими глупыми комплиментами. Иди лучше на пятый котел.
Витька неравнодушен к пирометристке, но та, по его выражению, холодна, как сфинкс.
Я уже научился немного разбираться в делах котельной. Вот кочегар сует факел в топку, пытаясь разжечь печь, — значит, перешли на ручное управление: в жаркой утробе вспыхнет пламя, стрелки на шкалах приборов возвратятся на прежние места, но кочегару сидеть уже некогда — теперь он весь внимание. Рядом суетились мастер и начальник.
— Шустрей, мужики, шустрей! Мы ведь завод без тепла оставим. Тридцать с ветром — не шутка!
Витька недоуменно всмотрелся в световое табло и чертыхнулся: горят все лампочки.
— Эй! Переключаю — смотрите там! — предупредил он и перевел тумблер на автоматическое регулирование, ожидая сигнала сирены.
Но самописец регулятора уровня воды аккуратно вычерчивал линию, похожую на застежку-молнию. Перо равномерно колебалось в заданном интервале. Обратная связь исполнительного механизма работала безупречно.
— Следи за газом, разрежением и воздухом, — скомандовал Иванов Нине, — а ты, Санька, секи пар. Вода вроде в порядке.
Я послушно направил взгляд на манометр. Стрелка, показывающая давление пара, застыла на отметке в пределах допустимого. Так прошло минут двадцать — глаза устали.
Наконец, пришел Витька и довольно заржал:
— Что, как баран на новые ворота, уставился? Пошли к себе… Попрошу нас с Бекетовым больше не тревожить. Чао, Ниноч…
Оглушительный вой сирены оборвал фразу на полуслове.
— Эх, раззявы мы, раззявы! — разъярился Иванов. — Ну-ка, последи за отсекательным клапаном!.. То есть, стой, глазей лучше на манометр: у тебя это хорошо получается.
Кочегары снова засуетились.
Мое дело — все тот же манометр, на стрелке которого так трудно сосредоточить внимание. От напряжения показалось, что она вздрогнула. Я тряхнул головой — нет: прилипла и не оторвешь. Неожиданно опять в уши ударила пронзительная сирена. Нина выключила ее, и во внезапной тишине как-то особенно грубо прозвучала Витькина ругань:
— Ах ты, кошачья морда, что надумала! Сидит, сучка, глаза вылупила, а потом как прыгнет на рычаг, и готово. За угол завернула, наблюдает. Цирк да и только. А мы тут свои мозги чуть не наружу вывернули. Видали паскудину!
Кошка и не пыталась вырваться из поцарапанной руки.
— А вы тут развели кошачник!
Витька яростно помахал муркой перед носом ошеломленного кочегара.
— Но-но, ты полегче, — попытался возразить тот.
— Я те покажу полегче! — Витька был готов растерзать кого угодно, и только Нина сумела остановить его наступательный порыв:
— Витенька, золотце, отдай кошечку мне. Ну, пожалуйста!
От ласковых слов избранницы своего сердца Иванов растаял и сам стал похож на котенка, которого только что почесали за ухом. Но и тут он не смог не подурачиться.
— Для тебя, моя радость, готов на все. Даже отдать эту паршивую животную.
Дома за ужином я рассказал об этом эпизоде матери. Она от души посмеялась, а потом спросила:
— Интересно тебе на заводе?
— Интересно, — ответил я серьезно, — только поскорей хочется самостоятельности.
— Ты же тогда и по ночам работать будешь.
— Ну и что же? Думаешь, не смогу?
— Сможешь! — мать провела рукой по моей голове; я уклонился от ее ласки. — Взрослый же!
Слишком обычными казались мне утренние смены. Хотелось большей ответственности, а тут — один-два вызова.
Сделав дело, Витька обратно в цех не торопится: народ есть и, если что где случится, ребята сходят. Как-то он предложил мне:
— Завернем в механический? Там у меня кореш работает, хочу ему стабилизатор для транзистора заказать, а то мой греется, зараза.
В механическом я еще не бывал, поэтому охотно согласился. Теплый воздух калорифера в воротах приятно обжег лицо. Цех встретил нас шумом станков. Витька, уверенно лавируя, повел меня в дальний конец участка.
