Журнал «Если» - «Если», 2010 № 09
Обогнав Олега, Дитмар взбежал по ступеням к высоким сдвижным дверям, которые выглядели надежно запертыми.
— Отличное устройство, — сказал он, показывая на вогнутую пластину, имитирующую отпечаток руки. — Никто, кроме человека, открыть не сможет.
Он приложил ладонь, и створки медленно, будто нехотя, разошлись.
— Видел?
— Ничего особенного, — проговорил Олег. — Обыкновенный дактилозамок.
Немец усмехнулся.
— А ты, вижу, разбираешься… Значит, я в тебе не ошибся.
Не ошибся он, подумал Олег. Как там насчет: «говорили, что евреи умные»? Кстати, глупость я сморозил, дактилозамок настроен на отпечатки пальцев одного человека. Или группы людей. А этот, значит, — на человека вообще. Не лично же для эсэсовца фон Вернера строили это колоссальное сооружение? Значит, есть кто-то, способный открывать замки, но при этом — не человек?
— О, нас встречают! — воскликнул фон Вернер, заглядывая в проем. — Добрый день, святой отец! Я с пополнением.
— Какой я тебе отец, варвар, — сказал кто-то глуховатым голосом. — Тем более святой.
Из дверного портала вышел очень высокий, выше рослого немца, худой мужчина. Да, на святого не похож, подумал Олег, да и на монаха тоже. Насмешливые карие глаза, смуглое лицо, острый нос с горбинкой, полные губы, в черной шевелюре и бороде поблескивает седина. Одет в длинный темный плащ, застегнутый бронзовой фибулой на левом плече, из-под плаща выглядывает светлая туника с коротким рукавом. На ногах — плетеные сандалии. Обнаженные мускулистые руки перевиты жилами.
Монах, приложив руку к груди, поклонился.
— Иудей? — спросил он.
Далось им мое происхождение.
— Отчасти, — ответил астроном. — Мое имя Олег.
— Рус! — подивился монах. — За какие грехи, Олег, низвергнут в пекло?
— Если бы знать…
— Да, верно, — проговорил монах. — Пути Господа неисповедимы… Называй меня Иоанном. И не кощунствуй, как этот германец.
— Постараюсь, — буркнул Олег.
— Все, хватит церемоний, господа! — вмешался «германец». — Пора под кров. Жрать хочется. Наговоритесь еще.
Обширный полукруглый вестибюль встретил их прохладой, рассеянным искусственным светом и поразительной для заброшенного здание чистотой. Справа и слева вестибюль упирался в полукруглые выступы, в которых Олег заподозрил основания башен с рубинами. Неподалеку от входа высился монумент. Идеальных анатомических пропорций человек силится разорвать металлическое кольцо, в которое заключен, но вместо двух дополнительных пар конечностей, как на знаменитом рисунке Леонардо да Винчи, у него были крылья и рыбьи хвосты. Кольцо висело в полуметре над полом, выстланном блестящими плитами, без всякой видимой опоры.
— Нравится? — спросил Дитмар. — Это еще не все… Смотри!
Он подошел к кольцу-монументу и легким тычком заставил его вращаться. Кольцо превратилось в серебристую полусферу, внутри которой «леонардовский атлет», казалось, взмахивает крыльями и подгребает хвостами.
— Что бы это могло означать? — спросил Олег.
— Победу человека над стихиями, — изрек немец.
— Бесовскую гордыню, — эхом откликнулся монах.
— Нет, — проговорил Олег. — Думаю, не все так просто…
— Ладно, — оборвал его Дитмар. — Философствовать будем на сытый желудок.
Он решительным шагом направился к левой башне, отворил в ней незаметную овальную дверцу. За дверцей виднелось небольшое освещенное пространство. Лифт, догадался Олег. Гауптштурмфюрер пропустил астронома с монахом внутрь, а затем втиснулся сам. Дверца затворилась. Ускорение придавило их к полу, и это стало единственным свидетельством того, что лифт движется.
Совершенная техника, думал Олег, глядя на невозмутимое лицо монаха Иоанна, который, видимо, стоически относился к дьявольским чудесам. Автоматы, управляющие энергостанцией, похоже, до сих пор в идеальном состоянии. Недаром же внутри ни пылинки. И кольцо это левитирующее — наверняка в магнитном поле. Следовательно, сверхпроводящее колечко, как минимум. И лифт, двигающийся без сучка, без задоринки. А ведь в двадцать первом веке хватило бы и нескольких лет, чтобы оставленное людьми сооружение превратилось в руины. И даже действующий источник бесперебойного питания не помог бы. Обязательно бы что-нибудь замкнуло, начался бы пожар. Теория неубывания энтропии в действии… Нет, тут что-то не так.
Смутная догадка скользнула по поверхности сознания, но тут лифт остановился, дверца втянулась в стенку, и в кабинку хлынул солнечный свет. И запах. Запах жареного мяса.
— Радуйся!
Свет полуденного солнца, льющийся сквозь высокие окна, ослепил астронома, поэтому он разглядел обладательницу глубокого грудного голоса не сразу и как-то фрагментами: медное лицо, серые глаза, иссиня-черные волосы. И в следующее мгновение — маленькую фигурку в длинном, скрывающем ноги одеянии, стянутом на невообразимо тонкой талии поясом. Проморгавшись, Олег сообразил, что девушка смугла не от природы, как монах, а от загара. Из-за чего казалось, что серые глаза под черными ресницами смотрят, словно сквозь прорези в маске.
— Я Таис, — свое имя девушка произнесла с ударением на первом слоге.
— Олег, — представился он с неловким полупоклоном.
— С возвращением из царства теней!
— А-э… — Олег беспомощно оглянулся на Дитмара.
— Отставить разговоры! — рявкнул тот. — Будут нас сегодня кормить или нет?!
— Все давно готово, — сказала Таис.
Она кинулась куда-то в глубь просторного помещения с изогнутыми стенами. Гауптштурмфюрер и монах — за ней. Олег подошел к одному из окон. Судя по головокружительному виду, он и в самом деле находился в башне. Побережье с руинами футуристической Алушты отсюда выглядело как узкая полоска земли, придавленная исполинским щитом моря. Над морем кружили птицы, но теперь Олег не мог позволить себе обмануться. Это наверняка сигнусы. И среди них — она, снежноперая женщина-птица с печальным голосом и золотыми волосами. Царевна-лебедь…
— Отведай, Олег, нашей пищи, — сказала Таис. — Вот мясо, вот яблоки, вот виноград. В этом кратере — родниковая вода. Вина нет, к сожалению…
— Давай-давай, навались, — по-своему поощрил астронома гауптштурмфюрер. — Сдается мне, этот олень еще утром ползал по лесу…
Олег опустился на диковинную табуретку, сделанную в виде цветка, взял с длинного, словно разрезанный вдоль керамический цилиндр, блюда истекающую жиром лопатку. Впился зубами. Олень? Вряд ли, он пробовал оленину, а здесь вкус странный — среднее между мясом и рыбой. Похожий вкус у лягушачьих лапок, но размеры… Наверняка немец пошутил — в своей манере — насчет оленя. Крупная рептилия? Значит, у нас тут и крупные рептилии водятся. А может, и гигантские?
Он здесь и сейчас. Осталось выяснить — зачем? Ох, и неглуп фашист Дитмар, ох, и неглуп. «Почему именно меня?» — хороший вопрос. Правильный. От него и надо плясать. Но сперва дождаться ночи — посмотреть на звезды. Что там у нас с прецессией?..
— А что здесь еще есть? — спросил Олег. — Ну, кроме вестибюля и этой… — неопределенное помавание рукой, — смотровой площадки?
— Немногое, — отозвался Дитмар. — Что-то вроде аппаратной. Хочешь взглянуть?
Олег встал.
— Веди.
Гауптштурмфюрер кивнул монаху и девушке, не проронившим за время трапезы ни слова, сунул за пояс плазмоган. В глазах Иоанна и Таис не было беспокойства, а лишь ожидание, словно им не терпелось остаться одним. Вот оно что: эти двое сами по себе, отдельно от немца и русского — людей далекой для них эпохи. Впрочем, не удивительно. Таис, похоже, античная эллинка. Иоанн — из времен раннего христианства. От двадцатого века, в котором родились и гауптштурмфюрер, и астроном, их отделяют многие столетия.
Они подошли к лифту. Втиснулись. Судя по ощущениям, на этот раз поехали вниз. В кабине, как успел заметить Олег, не было никаких кнопок. Видимо, лифт перемещался только между двумя этажами — нижним и верхним. Без вариантов.
— А ты, я смотрю, не слишком жалуешь Таис, — сказал Олег.
— Заметно? — проговорил Дитмар. — Пусть ее поп исповедует, меня на такое не купишь.
— А что так? — поинтересовался астроном, подстраиваясь под развязный тон эсэсовца. — По-моему, все при ней…
— Она не помнит своей смерти.
Сказал, как отрезал. Как будто это что-то объясняет. Не на того нарвался, фашист. Евреи, они дотошные.
— А может, она боится вспоминать? — предположил Олег. — Ведь женщина же…
— Баба, — скривился Дитмар.
Олег лишь усмехнулся. Лифт замер в нижней точке, и они вновь очутились в вестибюле. Немец показал направо. Еще одна дверь. С таким же «дактилозамком», как и входная. Дитмар сказал: аппаратная. Он почувствовал, что волнуется, оглянулся на немца. У того во взгляде мелькнула насмешливая искорка, и Дитмар жестом предложил Олегу отворить самому. Понятно. Какой-то там сюрприз, и бывший гауптштурмфюрер о нем, разумеется, осведомлен. И чего-то от умного еврея-астронома ждет. Ладно, чай, и мы не лаптем щи хлебаем.
