Саша Черный - Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3
Сатира в прозе, возможно, занимает не главное место в творчестве поэта, выполняя функцию своего рода экспериментальной лаборатории. Но именно в этих «улыбках и гримасах», в пестрой смене масок и личин нагляднее видна закономерность пути Саши Черного, удивительная цельность всего им написанного. Театр масок можно обнаружить и в его стихах, и в беллетристических произведениях, а в сочинениях, обращенных к маленькому читателю, тем более. Впрочем, это отдельная тема.
Анатолий Иванов
САТИРА В ПРОЗЕ (1904–1917)
ДНЕВНИК РЕЗОНЕРА*
I
«Скучно жить на свете, господа!» — говорил Николай Васильевич Гоголь.
Думаю, если бы великому юмористу пришлось жить в Житомире — ему бы к этим словам нечего было бы прибавить.
Может быть, Житомир здесь и ни при чем — ибо все наши провинциальные города, как почтовые марки, схожи между собой…
Но когда долго проживешь на одном месте и приглядишься к однообразной и несложной обывательской жизни, то свой «родной город» поневоле покажется особенно неприглядным и… «замурзанным»…
Со стороны, конечно, — «все обстоит благополучно»…
Чего у нас только нет! — два театра служат искусствам (а один из них и чему хотите рад служить), библиотеки поддерживают в юношестве память о Григоровиче и Данилевском, электрические фонари остерегают прохожих от опасности разбить голову о свои столбы, «наш городской трамвай», не торопясь, курсирует по улицам… Картина!..
Но, увы! Театры не делают сборов (даже «дивы» оперетки жалуются: «В Житомире не разживешься!»), трамваи возят по два, по три пассажира — не больше, боясь, вероятно, надорваться; у библиотекарей, при виде нового абонента, на лице немой вопрос: «Какая его нелегкая сюда занесла?» — а наши всевозможные общества влачат самое убогое существование, и все страдают «бледной немочью» от плохого питания.
Житомирец на карман туг — и дальше платонического сочувствия редко идет.
Пошленькая, прикладная мудрость всегда выручит: всем, мол, не поможешь, а паллиативы (любят у нас это слово) не должны иметь место в здравомыслящем обществе.
Что, мол, за помощь?
Как в народной песне: «Хвост вытащит — нос увязнет».
Ах, господа, «благоразумники»!
Вам бы широкой инициативы, больших средств — то-то бы вы себя показали… И красивых бы слов наговорили всласть, и другим бы дали поговорить…
Только чтобы на готовенькое, — чтобы и дело было налажено, — и деньги наши при нас остались…
* * *Видали вы когда-нибудь, как два житомирца встречаются на улице? — Презабавно!
Неизменно, по доброму обычаю, один справляется у другого: «Что нового?»
Вопрошаемый обыкновенно в полном недоумении… даже испарина показывается… «Что нового?» — то есть, в каком смысле?
И ответ большей частью самый утешительный: «Ничего…»
Маленькое и такое простое это слово — «ничего», а сколько в нем обидного!
«Ничего нового» — это незаметная, но неотразимая, как смерть, судьба человека, который еще, по-видимому, живет, рассуждает, ходит в гости, сплетничает, но человек этот мертв и заражает все, к чему ни прикоснется его бессильная, дряблая рука.
Может быть, это слишком сильно… но когда день за днем только одно безотрадное, голое «ничего», — жутко как-то становится!..
* * *Читатель, если он терпеливо до конца пробежит эти строки, конечно, будет озадачен…
Где же «злоба дня»? Как же можно без «злобы дня»?
Пока у нас одна «злоба дня», приглядевшаяся и незаметная, — имя ей «спячка»…
А время принесет с собой какой-нибудь «пикантный эпизод»…
Иван Иванович поссорится с Иваном Никифоровичем (без этого они не могут!) — и доставят немалое развлечение окружающим, выкладывая всю подноготную своих делишек…
А пока лето вступило в свои права — будем же им с «чистым сердцем пользоваться».
И хотелось бы, чтобы этой пресловутой «злобы дня» было поменьше…
Больно уж она у нас неприглядна! — дальше «скандальной хроники» и киваний друг на друга — все ничего не вытанцовывается.
Поживем — увидим…
II
Человек любит сомневаться.
Чем объяснить это обычное явление — не знаю.
Любознательным рекомендую порыться в «Популярных психологиях» Сытина et tutti quanti[1], там, говорят, все можно найти…
Мне же кажется, что есть особый «микроб сомнения».
Он носится в скученной и душной земной атмосфере наших весей и городов и, не разбирая ни пола, ни возраста, ни звания, заползает незаметно в душу и начинает свою разлагающую, подтачивающую работу.
Сомневаются все — и во всем — старые и молодые, развитые… и просто глупые.
Каждый, конечно, по-своему…
Всегда, с незапамятных времен люди верили в свое «подрастающее поколение»…
Люди любили и берегли свою молодость… называли ее «молодыми побегами», «солью земли»…
Не то в наши дни…
«Наше поколенье юности не знает…»
Спросите вы какого-нибудь «сомневающегося индивидуума» 18 лет, любит ли он Гончарова, Тургенева, Достоевского.
Назовите всех, кем гордится наша литература.
Ответ будет скор и лаконичен: «Устарели!», при этом молодой человек «делает умное лицо» и иронически на вас посматривает…
«Старая школа, батенька!»
И вот после такого «пассажа» вы сами начинаете сомневаться в том, читал ли милый мальчик «устарелых»?..
И если читал, то не так ли, как гоголевский Петрушка?
Наконец, сомневаетесь и в том, читал ли он вообще что-нибудь, кроме «заданного»?
Сомнение, продолжая свою разрушительную работу, доводит вас до того, что вам начинает казаться — уж не представители ли переходной формации от обезьяны к человеку перед вами!..
И, смущенный и огорченный, вы торопитесь уйти…
Вам даже досадно: «Дернуло же спрашивать!»
Сомнение сделало свое дело…
Еще одна «иллюстрация» — подошли вы к вашей доброй знакомой «поболтать».
«Я вам не помешаю, добрейшая (имярек)?» — в тоне вашего вопроса уже звучит сомнение…
Вместо спокойной уверенности в себе — вы с глубоким огорчением замечаете, что голос у вас дрожит, «срывается с тона» — и вообще вы начинаете чувствовать себя прескверно.
Угрюмый и недовольный, вы добросовестно шагаете рядом, а в голове родится мучительный вопрос сомнения: «Зачем я подошел?»
«Особа», смущенная вашим «сугубым» молчанием, — сама приветливо обращается к вам.
Вас спрашивают о том, «как поживаете», «что поделываете» и «не думаете ли вы уехать»…
Но вы скучны, неинтересны… и не красноречивы.
Так или иначе — вы откланиваетесь.
В результате два сомнения — вы злитесь на себя, а попутно и на «добрую знакомую» — тоном глубокого сомнения задаете себе вопрос (в нормальном состоянии вы этого не сделаете): «Не дурак ли я после этого?», а она начинает сомневаться в своей способности судить о людях вообще и о вас в особенности: «Я считала его интереснее».
Иногда до курьеза доходит!..
Сел человек «книжку почитать».
Увлекся — книжка интересная и написана живым и убедительным языком.
Еще вчера он не был согласен ни с одной мыслью автора книги, но ему говорили, что книжка интересна, и он решил ее прочесть.
Страница за страницей — прочел.
И вот вчерашние «твердые убеждения» побеждены — ибо автор талантлив и подкупает искренностью и простотой — к тому же: «Где белое… и где черное?»
Где границы?
Сомнения стирают их, превращают мир то в «грязное пятно», то в «рай Магомета».
Настроения и сомнения…
Вот двигатели нашей жизни.
Мы слишком ленивы для труда, слишком неподвижны для поддержания связи между «словом и делом», слишком трусливы для собственных убеждений.
Отсюда вечный разлад между «внутренним» и той благообразной куклой, которую мы выводим в свет под своей фирмой.
Есть здоровое сомнение — разрушающее… и созидающее.
А полная неуверенность в себе, в наших силах, даже в том, «нужны ли мы на что-нибудь», — отсюда шаг до полного бессилия!
Сомневаться и жить настроениями в наше время, конечно, модно — но, Бог с ней, с такой модой!
И внесет ли эта мода здоровую и свежую струю в нашу жизнь?.. Сомневаюсь.
III
Каждое новое повременное издание, выходящее в свет, в статье «От редакции» высказывает свои взгляды на задачи печати, уповает на сочувствие читателей и обещает на своих страницах самое широкое гостеприимство для всех, «чающих движения воды», свое «profession de foi»[2]…
Так ведется если не от сотворения мира, то со дня основания первой газеты, увидевшей свет.
