Том 4. Стиховедение - Михаил Леонович Гаспаров
Для метрики значение рифмы заключается в том, что связанные рифмой стихи или полустишия соотносятся друг с другом в большей степени, чем с остальными стихами, и соизмеримость их ощущается больше. Особенно это заметно в акцентном стихе с его отсутствием метра: рифмованный акцентный стих, в котором каждая строка соотносится прежде всего с рифмующейся строкой, и нерифмованный акцентный стих, в котором каждая строка соотносится только со всей массой остальных строк, воспринимаются очень различно. Поэтому иногда из акцентного стиха выделяются как отдельные виды, с одной стороны, раёшный стих — акцентный стих со смежной рифмовкой, т. е. с наиболее ощутимой соотнесенностью отдельных строк, и, с другой стороны, свободный стих — акцентный стих нерифмованный, т. е. с наименее ощутимой соотнесенностью отдельных строк.
Строфой называется группа стихов, объединенных схемой чередования размеров и/или окончаний и рифм, правильно повторяющейся на протяжении всего стихотворного текста. По объему строф различаются двустишия, трехстишия, четырехстишия и т. д. с различным расположением стихов разных размеров, окончаний, рифм. Для метрики значение строфического строения заключается в том, что строки, занимающие одинаковое положение в строфе, соотносятся друг с другом в большей степени, чем с остальными стихами, и соизмеримость их ощущается больше.
Таким образом, стиховая речь представляет собой сложную и многостепенную систему выделений слогов, стоп, стихов и строф, в которой каждый очередной член является в большей или меньшей степени ритмически ожидаемым, предсказуемым; подтверждение или неподтверждение этого ритмического ожидания является эстетическим эффектом стихового ритма. Накладываясь на словесный текст, эта система метрических выделений и соотнесений позволяет придать ему семантическую глубину и сложность, недостижимую для прозы.
Оппозиция «стих — проза» и становление русского литературного стиха [22]
1
Когда начинают делать обзор истории русского литературного стиха, его начинают делать с XVII века. На первый взгляд это кажется странным: как будто до этого на Руси не существовало поэзии, не существовало стихотворных средств выражения, не существовало стиха. Нужно присмотреться ближе, чтобы уточнить это впечатление: поэзия существовала, стихотворные средства выражения — ритм и рифма — существовали, но стиха действительно не существовало.
Все средства стихотворной речи, во главе с ритмом и рифмой, были доступны уже древнерусской литературе. Однако, существуя порознь и даже в совокупности, все эти средства не складывались в понятие «стих». Противоположность «стих — проза», которая ныне кажется столь очевидной, для древнерусского человека не существовала. Она появилась только в начале XVII века и была отмечена новым словом в русском языке, ранее неизвестным, а стало быть, ненужным: словом «вирши» — стихи. До этого вместо противоположности «стих — проза» в сознании древнерусского человека жила другая противоположность: «текст поющийся — текст произносимый». При этом в первую категорию одинаково попадали народные песни и литургические песнопения, а во вторую — деловые грамоты и риторическое «плетение словес», хотя бы и насквозь пронизанные ритмом и рифмами. Это противоположение не было единственным; одинаково отчетливо ощущалась в древней Руси, например, и противоположность «книжная словесность — народная словесность». Но и накладываясь друг на друга, такие противопоставления не давали привычных нам понятий «стих — проза».
Вот почему ни появление ритма, ни появление рифмы в древнерусских текстах не означало для читателя, что перед ним — «стих».
Игорь ждет мила брата Всеволода. | И рече ему буй тур Всеволод: || Один брат, один свет светлый — ты, Игорю! | оба есве Святъславличя! || Седлай, брате, свои бръзыи комони, | а мои ти готови, оседлани | у Курьска напереди. || А мои ти куряни | сведоми къмети: || под трубами повити, | под шеломы възлелеяни, | конець копия въскърмлени, || пути им ведоми, | яругы им знаеми, || луци у них напряжени, | тули отворени, | сабли изъострени… («Слово о полку Игореве»)
О светло светлая | и украсно украшена | земля Руськая! || И многими красотами | удивлена еси: || озеры многыми | удивлена еси, | реками и кладязьми месточестьными, | горами крутыми, | холми высокыми, || дубровами частыми, | польми дивными, | зверьми разноличьными, | птицами бещислеными, || городы великыми, | селы дивными, | винограды обителными, | домы церьковными, || и князьми грозными, | бояры честными, | вельможами многами… («Слово о погибели русской земли», XIII век)
Что еще тя нареку | — вожа заблуждьшим, обретателя погыбшим, | наставника прощеным, руководителя умом ослепленым, | чистителя оскверненым, взискателя расточеным, || стража ратным, утешителя печалным, | кормителя алчущим, подателя требующим, | наказателя несмысленым, помощника обидимым, | молитвенника тепла, ходатая верна, | поганым спасителя, идолом попирателя, | богу служителя, мудрости рачителя, | философии любителя, целомудрия делателя, правде творителя, | книгам сказателя, грамоте перьмстей списателя?.. (Епифаний Премудрый, «Житие Стефана Пермского», XV век)
Чтоб… корчемного питья не держали, | вин не курили, | и пив не варили, | и медов не ставили, || и вором, татем, | и разбойником и зернщиком | и иным лихим людем | к ним приезду и приходу и блядни не было, || да и про себя крестьяне вин не курили ж; || а буде которые люди учнут в заонежских погостах | корчмы держати, | вина курити | и пива варити, || и меды ставити и продавати, | и к ним лихие какие люди приезжати и приходити, || и Кондратью тех людей | с старосты и целовальники | и с волостными и с лутчими людьми | те корчемные питья и суды, | винные котлы и кубы и трубы выимати, | и питухов имати. (Грамота XVI века[23])
Алтыном воюют, | алтыном торгуют, | а без алтына горюют. Бежать — ин хвост поджать, | а стоять — ин меч поднять. Богат шел в пир, | да убог брел в мир. В горе жить — | не кручинну быть. Всякому свое мило, | хоть на полы сгнило. Гора с горою не сойдется, | а человек до человека доткнется. До слова крепися, | а молвя слово, держися. Есть у молодца — не хоронится, | а нет у него — не соромится. (Пословицы в записях XVII века)
Во всех этих отрывках ритм и рифма использованы, разумеется, сознательно: для того, чтобы выделить в читательском восприятии важное описание, деловое предписание или правило житейской мудрости. Но использование это всюду остается в рамках прозы и не создает стиха. Членение речи на синтагмы-колоны и
