«Герой нашего времени»: не роман, а цикл - Юрий Михайлович Никишов

Смерть героя не создает препятствие для восприятия лермонтовского творения оптимистическим. Бесспорна такая констатация Б. Т. Удодова: «Судьба Печорина как одного из коренных типов своего времени, несмотря на его потенциальную героичность, была трагически безысходной»512. Но дальше происходит сбой: «перенесением “хронологического” жизненного финала героя в середину сюжетной цепи» «достигается усиление трагизма его судьбы» (с. 149). Думается, трагическое надо выделять по существу, количественного измерения («усиления») оно не имеет: явление либо трагедия, либо что-то иное. Вероятно, встретятся и ситуации, до трагедии не дотягивающие, но их и надо определять соответствующе.

Источник путаницы понятен. Акт смерти, по определению, печален — в контрасте с праздником рождения. Трагический конфликт чреват смертельным исходом. Раньше срока, увы, часто уходят лучшие. Но не всякая смерть, в силу ее неизбежности, трагична. Встретим и такое:

Подагру б в сорок лет имел,

Пил, ел, скучал, толстел, хирел,

И наконец в своей постеле

Скончался б посреди детей,

Плаксивых баб и лекарей.

А эта картинка непривычно, но по праву обретает комичный вид.

Сущность категории трагического заключена в способности производить в душе воспринимающего катарсис — очищение через сострадание. Именно в этом и проявляется оптимизм трагедии; если перед нами трагедия, она непременно оптимистична; бывают и пессимистические произведения, но это не трагедии. (В этом смысле заглавие «Оптимистическая трагедия» Вс. Вишневского аналогично «маслу масляному»).

Так ли это? Что оптимистичного в «Царе Эдипе»? Нормальному, очень умному мальчику напророчили такие нравственные искривления, что он в ужасе бежал из семьи; но чем старательнее он стремился избежать осуществления предсказаний, тем «успешнее» он их реализовал. Что же тут оптимистичного? Таковым выступает прозрение. Выстрадана горькая истина: не заносись, гордый человек, не все зависит от твоей воли.

Что оптимистичного в «Герое нашего времени», где щедро одаренный природой и обстоятельствами человек бесплодно прожил недолгую жизнь? Притом, что список от него пострадавших (и обозначенных только в книге) солиден: Вера, честные контрабандисты, княжна Мери, Грушницкий, Бэла, Максим Максимыч… «Ценность, человеческое содержание… Но позвольте — ценность чего? Мрачного скепсиса, бессмысленного отрицания, неспособности предложить взамен веры “людей премудрых” какие-то иные основания добру? Что во всем этом поучительного, какое тут содержание?..»513. Но — труден путь к истине! «Легче всего обвинить человека за то, что он не пришел к истине. Но каждый ли из обвиняющих может сказать, что он знает эту истину? И если даже уверен, что знает, — знает ли он ее в действительности?» (с. 34).

И. И. Виноградов упрямо пытается найти положительное составляющее в позиции лермонтовского героя: «У Печорина нет веры, нет идеала? Но, во-первых, не забудем, что он и сам страдает от этого, тоскует о “высоком” назначении человека, которого он “не угадал”» (с. 34). «Во-вторых же, согласимся с тем, что и самый пленительный идеал похож на мыльный пузырь, если он — всего лишь “нас возвышающий обман”, убаюкивающая сказка, если в нем нет крепкой связи с действительностью, трезвого знания ее реальной природы» (с. 35). От конкретных суждений исследователь поднимается к методологическим обобщениям: «Да, важно уметь видеть несостоятельность индивидуалистического скепсиса как общего мировоззрения, как философии жизни. Еще лучше уметь видеть его ахиллесову пяту и владеть ключом к проблемам, перед которыми он остановился в отчаянии. Но столь же важно по достоинству оценить и все действительное, огромное его значение как момента познания истины, как необходимого позитивного звена в истории духовных исканий последних двух столетий» (с. 34).

И. И. Виноградов индивидуальный поиск Печорина воспринимает родственным поискам целой эпохи: «…Это была действительно целая эпоха духовного развития человечества, имевшая всемирно-историческое значение, и мир должен был пройти через этот этап, пройти эту школу сомнения и отрицания, расстаться с романтическими иллюзиями прошлого, прежде чем выйти к рубежам действительно зрелых и реалистичных идеалов. Великая очистительная роль этого этапа — при всех его жестоких мизантропических издержках, при всей чудовищной односторонности его скептического отрицания — именно в освобождении от всякого идеальничанья, демагогии, фальшивой приподнятости и взвинченности, в прощании с добренькими иллюзиями розового гуманизма, с романтической экзальтацией» (с. 36).

Исследователь прав, когда предостерегает от крена в любую сторону (перед катастрофой теряет значение, в какую сторону получился крен): «Ни одно серьезное мировоззрение, претендующее быть философией жизни и нравственным требованием, не может не быть основано — если только оно действительно хочет быть серьезным — на глубоком и трезвом знании действительной человеческой природы, ее действительных возможностей, сил и запросов. Здесь разрушительно опасны и грозят самыми катастрофическими последствиями всякое принижение, всякая дань мизантропии или презрительному скепсису. Но столь же отвратительны и катастрофичны и всякая натянутость, идеальничание, экзальтированная наивность и прекраснодушие». Хорошо сказано! Но тут же автор переходит к печоринскому опыту — и оказывается, что крен «в эту» сторону теряет катастрофичность: «В том стремлении к трезвости, к тому, чтобы видеть вещи в их настоящем свете, которое свойственно Печорину при всей гипертрофии его отрицания, можно с полным основанием видеть одно из самых ценных, хотя и трагических, связанных с немалыми утратами, обретений, которые дали ему осознание себя суверенным, свободным существом, своим собственным разумом постигающим смысл бытия и определяющим себе критерии и нормы жизни…» (с. 38).

Печорин не смог решить вставшие перед ним проблемы. Но его проблемы универсальны, а не уникальны, и они практического решения не имеют, поскольку упираются, усиленные обстоятельствами времени, в противоречия самого мироздания…

Чтобы сочувственно относиться к герою, совсем не обязательно разделять (одобрять) его воззрения. Мы имеем дело с познанием. В познании роль отрицательных ответов положительна. Талантливый Печорин попробовал выстроить мировоззренческую систему, в центр поставив собственный интерес, — и кончил банкротом. На этом опыте Лермонтов, как будто на дорожном распутье, ставит предупреждающий знак: «Осторожно: индивидуализм!» Писатель щепетильно честен: он рисует своего героя обаятельным; всякий ли разглядит тупиковость его выбора?

Увы, человек не умеет учиться на чужих ошибках: ему собственные подавай. И мы живем обществом; как такие проблемы решать в одиночку?

Печорин — герой трагический. Или так: «Печорин — герой потому, что он лицо трагическое, то есть неблагополучное, обреченное — он в себе самом носит залог своей гибели (мы знаем владеющую им страсть и видим, как ради нее он готов жертвовать спокойствием, честолюбием, жизнью; нужды нет, что умер он в дорожной коляске). Он герой потому, что наделен теми качествами, без которых герой невозможен: активностью, бесстрашным сердцем, бесстрашным умом, — и он страдает»