Михаил Салтыков-Щедрин - Статьи. Журнальная полемика

— Ты спрашиваешь, что ты должен сделать? — опять надоедает жена.

И она ловким движением руки разрывает корректуры пополам.

— Блаво, мамаса! — кричит Коля, хлопая ручонками.

Джипси радостно лает.

Цензор стоит в некотором изумлении.

— Что ты сделала, несчастная! ты обезобразила казенную вещь! — шепчет он, приходя наконец в чувство.

Не знаю, как ты, читатель, но я положительно нахожу, что цензура очень полезная вещь. Охраняя общество от наплыва идей вредных, она вместе с тем предостерегает молодых и неопытных публицистов от могущих случиться с ними неприятностей. Все это так верно, так верно, что у меня даже слезы навертываются на глазах от благодарности. Но для того, чтобы она достигала своей высокой цели, для того, чтобы устранить из ее решений характер случайности, я полагал бы: цензоров, во время исполнения ими обязанностей, запирать на ключ.

МОСКОВСКИЕ ПЕСНИ

ОБ ИСКУШЕНИЯХ И НЕВИННОСТИ

Не искушай ты меня!И без того я уж слаб!Ласку всем сердцем ценя,Я и без денег твой раб!Не искушай же меня!И без того уж я слаб!

Если ж ты хочешь помочь,Хочешь субсидию дать,То приходи нынче в ночь:Ночью ни зги не видать…Не искушай ты меня!И без того я уж слаб!

Днем как-то совестно мне,Днем «Современник» не спит!Стыдно мне! весь я в огне,Сребреник руки палит!Не искушай ты меня!И без того я уж слаб!

Ночью ж хотя и темно —Свет будет в наших сердцах;В ночь и краснеть мудрено,Дремлет и совесть впотьмах!Не искушай ты меня!И без того я уж слаб!

Я принесу свой журнал,Преданной полн сулемы,Ты ж принесешь капитал,И обменяемся мы…Я принесу свой журнал,Ты ж принеси капитал!

И разбежимся сейчас…Будем бежать до утра!Только боюсь я как раз —Ну, как в кармане дыра!Я принесу свой журнал,Ты ж принеси капитал!

Что, если эта дыра?Что, если сей капитал?Буду искать до утра,Не поручусь, чтоб сыскал!Я принесу свой журнал,Ты ж принеси капитал!

Ты согласишься ль тогдаМне возвратить мой покой?Или же молвишь мне: да!Брат! не надуешь дырой!Брат! не надуешь дыройХоть и с дырой, а все пой!

Мы говорили: мы согласны,Но надо ж нас и поддержать!Теперь уж дни не так-то ясны!Продукты стали дорожать!

Нам говорили: вы прекрасны,И мы не прочь вас награждать;Не пропадет ваш труд напрасно,Но сколько ж дать? но сколько ж дать?

Мы говорили: мы довольныКрупицей малой от стола,Нам по плечу тулуп нагольный:Не для красы, а для тепла!

Нам говорили: это больно!Мысль ваша слишком несмела!Боимся мы, чтобы невольно,С своей хламидою нагольной,Она в трущобу не зашла!

Мы говорили: публицисту,Чтобы не спали телеса,Не много нужно: воду чистуДа сена клок… чуть-чуть овса…

Нет спора, яры нигилисты,Свирепы, страх, их голоса!Они здоровы, мускулисты,Но нам помогут небеса!

Нам говорили: силы небаПолезно принимать в расчет…Но воин, съев краюшку хлеба,Всегда ходчее в бой течет!

И если с вами, дети Феба,Случится скверный анекдот,Не говорите нам: тебе быПодумать надобно вперед!

Мы говорили: так позвольтеНам предварительно пропеть,И если скверно, так увольте:Мы всё готовы претерпеть!

Нам говорили: ну, извольте!Все разом! громче! не сопеть!Мальчишкам наглым не мирвольте:Сопеть — еще не значит петь!

Остались пробою довольны,Заметили кой-что не так,Одели нас в тулуп нагольный,Пожаловали четвертак!

И с этих пор, в хламиде скверной,Не скрывшей даже наготы,Стоим мы крепко, служим верно,Поем сподряд все страмоты!

Страшно! нет голоса больше умильного!Ясность души промотал!Встанет Грановский из плена могильного,Спросит: где взял капитал?Целую ночь в болтовне провожаючи,Я с бюрократами пил!И невзначай им невинность, играючи,Кажется, я подарил!Слабое сердце пленилось манерами,Ядом французских речей,Голосом ласковым, строгими мерами…Не устоять — хоть убей!Страшно! что, если connubio[93] мрачноеГорький свой плод принесет?Встретит ли почву готовую, злачнуюИль без следа пропадет?Что-то случится? Антихриста ль злобного,Иль эфиопа рожу?Или Л…ва злого, трехпробного?..Весь-то дрожу я, дрожу!

В голове всё страх да бредни!Весь покой свой растерял!Грежу даже у обедни:Унесут мой капитал!

Капитал тот, что намедни,С страшной клятвой, что последний,Поддержать чтоб мой журнал,Подарил мне генерал!

И болтлив же я не в меру!Даже детям рассказал,Что всем прочим для примеруПолучил я капитал!

Капитал тот, что на веру,За прекрасную манеру,За прекрасный мой журналПодарил мне генерал!

И шептал он мне, вручая:Сохрани сей капитал,В нем таится сила злая,Хоть объемом он и мал!

Ох, боюсь, чтоб, карт алкаяИ субсидией играя,Ты ее не проиграл!Так шептал мне генерал…

И, изрыгнувши проклятье,Мелочь на пол он бросал…Вздумал руку лобызать я —Уж плевал же он! плевал!

Но успел поцеловать я,Хоть изгадил он мне платье!«Я не думал, чтоб ты взял!»Так, сквозь слезы, он шептал!

С той поры, взыграв душою,Я на карты не взирал;Мучим преданностью злою,Все язык свой изъязвлял!

Обкормлю всех сулемою!Восклицал я (что ж, не скрою),Будет разом всем финал!Спи спокойно, генерал!

Но наказан я ужасно!Я того не рассчитал:Не могу же я всечасноСтеречи свой капитал!

Отойти — боюсь, опасно!Не предвидел, чтоб так страстноВзор домашних проницалВсюду, где бы я ни клалПодаренный капитал!

И с тех пор всё страх да бредни!Весь покой я растерял!Грежу даже у обедни:Унесут мой капитал!

Капитал тот, что намедни,С страшной клятвой, что последний,Поддержать чтоб мой журнал,Подарил мне генерал!

НЕБЛАГОВОННЫЙ АНЕКДОТ

О г. ЮРКЕВИЧЕ, ИЛИ ИСКАНИЕ РОЗЫ

БЕЗ ШИПОВ

Недавно московские газеты оповестили о необыкновенном происшествии, случившемся в столичном городе Москве. Героем происшествия был г. профессор философии, Юркевич, жертвою его — неизвестный материалист. Известно, что нынешним постом г. Юркевич предположил себе прочесть московской публике популярный курс философии; известно также, что в этих лекциях он преимущественно казнит материалистов и приводит в неописанный восторг всех прихожан Николы Явленного, Спиридония, Старого Вознесения и т. д. Причину этих восторгов разъяснить совсем не трудно. Нынче в Москве вовсе нет хороших певчих да нет интересных служителей, как прежде бывало, что иное слово проглотит, а другое протянет, или выйдет к народу и в то же время обращается к дамам посредством французского диалекта; следовательно, прежние увеселения сделались скучными. Все это заменил теперь отчасти г. Юркевич своими философскими лекциями, отчасти г. Лонгинов своими представлениями чревовещания и восточной магии в Обществе любителей русской словесности: понятно, что все это должно казаться московской публике charmant,[94] хотя некоторые старики и толкуют себе втихомолку, что у Семиона Столпника все-таки не в пример благолепнее бывало. Несмотря, однако ж, на общее увлечение лекциями г. Юркевича, нашлись и недовольные ими. Московские газеты удостоверяют, что эти недовольные суть те самые материалисты, которых г. Юркевич, на живописном и несколько простодушном своем языке, называет «безголовыми»; я же, с своей стороны, подозреваю, что это чуть ли не те вздыхающие о Семионе Столпнике старички, которые на сей раз переоделись материалистами. Как бы то ни было, но один из этих «безголовых» баловников написал к г. Юркевичу письмо, в котором угрожал ему, если он будет продолжать нападки на Бюхнера, подвергнуть его освистанию.