Николай Вельяминов - Воспоминания о Дмитрии Сергеевиче Сипягине

Николай Вельяминов

Воспоминания о Дмитрии Сергеевиче Сипягине

«Коли кричит, значит, барин».

I

Не помню, в котором году, но, вероятно, это было в 1894, в первых числах июля меня очень просили приехать в Ильинское, под Москвой, к больному адъютанту Вел‹икого› Князя Сергея Александровича[1], З. Ф. Джунковскому, с которым мы до того одновременно служили в Преображенском полку. Болезнь была несерьезная, Джунковский лежал, и врачи не умели ему помочь – так думал он и его окружающие, но в сущности это было не так, излишне беспокоились его друзья.

Я приехал в Ильинское 6/VII в сопровождении моего двоюродного брата, друга и товарища Джунковского, А. Н. Вельяминова, состоявшего тогда чиновником для поручений при В‹еликом› К‹нязе› Сергее Александровиче. Когда я сидел у Джунковского, к нему зашла навестить его как больного В‹еликая› К‹нягиня› Елизавета Федоровна[2] и пригласила меня обедать, обещая отправить меня тотчас после обеда на ст. Химки, чтобы на другое утро я мог уже быть в Петербурге. Так как это было 6/VII, т. е. на другой день после именин Вел‹икого› Князя, то в Ильинском были еще гости и за обедом было много народу. Хозяева были со мной очень любезны и меня как нового гостя посадили рядом с хозяйкой, по левую ее руку. Направо от Вел‹икой› Княгини сидел Вел‹икий› Князь Михаил Николаевич[3], тогда председатель Государственного Совета, а рядом со мной – какой-то толстый и очень лысый статский господин, с которым меня познакомили перед обедом, но фамилию которого я не расслышал. Господин этот был очень большого роста, очень некрасивый, с почти голой головой, лет за 50. По его очень не аристократической наружности, покрою черного сюртука и небрежно повязанному немодному галстуку я почему-то решил, что он из крупных московских купцов, может быть, председатель города или какой-нибудь организации, приехавший, видимо, вчера поздравить Вел‹икого› Князя и оставшийся здесь почему-либо на сегодня; во всяком случае – птица крупная, но не из крупнейших.

За все время обеда разговор шел между Вел‹иким› Князем, хозяйкой, мною и этим лысым господином. Великий Князь спрашивал меня, как идет холерная эпидемия в Петербурге, о причинах слабых результатов борьбы с ней и т. п. Я говорил, конечно, совершенно откровенно, не стесняясь, бранил порядки городской думы, слабый надзор правительственных чинов, халатное отношение министерства внутренних дел к санитарному состоянию столицы и России вообще и т. д. Великий Князь, любивший иногда поговорить с врачами о медицинских вопросах, очень заинтересовался тем, что я говорил, и поддерживаемый Великой Княгиней, тоже интересовавшейся медициной, все более и более вызывал меня на откровенности. Меня удивило, что лысый господин был видимо в курсе дела, знал разные подробности о ходе эпидемии, несомненно был знаком с деятельностью городских дум Петербурга и Москвы, во многом соглашался со мной, подтверждая передаваемое мною, и т. д. В этом я увидел подтверждение моих предположений и окончательно решил, что это один из крупных московских городских деятелей и не особенный поклонник министерства вн‹утренних› д‹ел›. Разговор принял очень оживленный характер, и я, уже совершенно не стесняясь, критиковал медицинский департамент, медицинский совет и некультурное отношение к санитарным вопросам министерства и его представителей. После обеда я тотчас простился, чтобы не опоздать на поезд, и, провожаемый двоюродным братом, пошел садиться в экипаж.

– Ты что-то очень много реферировал за обедом, – сказал мне брат. – О чем вы это так оживленно говорили?

– Да я воспользовался случаем и сделанными мне вопросами и посвящал Председателя Госуд‹арственного› Совета и супругу московского генерал-губернатора во все безобразия нашего городского хозяйства в столицах и врачебной администрации.

Мне показалось, что брат сделал удивленное лицо, видимо, что-то хотел мне сказать, но не успел, так как я уже сидел в коляске и приказал ямщику трогать.

– Ах да, – крикнул я брату, уже отъезжая, – кто этот господин, который сидел рядом со мной?

– Разве ты не знаешь, это товарищ министра вн‹утренних› д‹ел› Сипягин, – услышал я ответ уже сквозь стук отъезжавшего экипажа.

Вот так нажил себе приятеля, подумал я. Интересно, что думал Вел‹икий› Князь, слушая мои откровения и нелестные для министерства речи рядом с товарищем министра…

Через несколько времени после этого я как-то шел по платформе Балтийского вокзала, чтобы сесть в Петергофский поезд, и остановился с кем-то из знакомых. Мимо нас прошел какой-то человек в форменном сюртуке и такой же фуражке, очень похожих на дорожный костюм гоф-фурьеров и камердинеров. Человек этот поклонился мне очень любезно. Лицо его мне показалось знакомым, и я, думая, что это кто-либо из придворных служителей, крикнул ему «здравствуйте» таким тоном, каким мы говорили с зазнавшейся придворной прислугой. «Как вы однако странно обращаетесь с сановниками», – заметил мне мой собеседник. «С какими сановниками?» – спросил я удивленно. «Да вот с Сипягиным, ведь это восходящая звезда…» Тьфу ты пропасть, подумал я, опять попался, что он будет думать обо мне…

В ближайшую осень кто-то пригласил меня гостем на облаву в великосветское охотничье общество. Я принял приглашение и в темное петербургское утро, часов в 6, приехал на rendez-vous охотников в царских комнатах Балтийского вокзала. Было еще рано, и в полутемной зале на диване сидел один господин в охотничьем костюме. Я подошел и представился. «Да мы давно с вами знакомы», – ответил мне господин довольно суровым тоном и, не вставая, сухо подал мне руку. Я извинился, всмотрелся и узнал Сипягина. Он остался сидеть, молчал и больше не сказал ни слова. Мне показалось, что на этот раз он несколько обиделся. Весь этот день мы провели вместе, но Сипягин не сказал мне ни слова и как будто не замечал меня. Ну, значит, действительно нажил себе приятеля…

Четвертая моя встреча с Д. С. была иного характера. Сипягин в 1899 г. был назначен после И. Л. Горемыкина[4] министром внутренних дел и, как говорили, был в большой силе. Мы встретились с ним в курительной комнате во время большого бала в Зимнем Дворце. Но для того, чтобы выяснить интерес этой встречи, я должен сделать отступление и рассказать одно предшествовавшее обстоятельство.

II

После «усмирения» чумы в Киргизских степях, как шутя говорили тогда, Принц Александр Ольденбургский[5] стал носиться с мыслью о необходимости реорганизации врачебно-санитарного управления в Империи и, по возможности, создать министерство народного здравия. Это было во время министерства Горемыкина, который вообще ничего не понимал в этих вопросах, считал гигиену и санитарию «пустяками», а Принца Александра Петровича беспокойным, неуравновешенным человеком, даже «опасным» в государственных делах. Кто инспирировал Принца, я не знаю, но он стал убеждать Государя, заинтересовал Его и получил обещание способствовать проведению этого проекта. Как-то раз – как я это наверное знаю – Принц был у Государя рано утром, до доклада министров, и сильно взвинтил Государя в желательном для себя направлении. И. Л. Горемыкин, знавший уже о подходах Принца и готовый к отпору, приехал в этот день к докладу и увидел, к своему неудовольствию, выходившего из кабинета Государя раскрасневшегося от горячего разговора, но очень веселого и довольного Александра Петровича. «Когда вошел в кабинет, – рассказывал потом Горемыкин одной нашей общей приятельнице, – я застал Государя в довольно взволнованном состоянии. Он с места начал мне говорить о только что слышанном от Принца и объяснять мне необходимость организовать для оздоровления России особое ведомство. Я, однако, уже подготовленный к приступу, возражал Государю очень энергично, вскоре переубедил Его, доказав всю нелепость особого министерства народного здравия. Государь несколько упорствовал, не потому, что Он был убежден в справедливости мыслей Принца, а потому, что Он, видимо, уже успел дать Принцу какие-то обещания и Ему было неприятно отказываться от них. Вероятно, Принц так скоро не успокоится и будет продолжать свои атаки на Государя, – говорил Горемыкин, – но я не сомневаюсь, что из этого несчастного проекта ничего не выйдет. Все это „пустяки“ (любимое выражение Горемыкина), и я сумею парализовать это временное влияние Принца на Государя».

Не знаю, случайно ли эти доклады Принца и Горемыкина следовали один за другим или Государь намеренно желал выслушать подряд два противоположных мнения, но я лично не сомневался, что победа останется за министром вн‹утренних› д‹ел›. Зная хорошо характер Государя, чиновную мудрость Горемыкина и бесшабашную горячность Александра Петровича, я понял, что дело Принца проиграно.