Виссарион Белинский - Утренняя заря, альманах на 1841 год, изданный В. Владиславлевым. Третий год

Виссарион Григорьевич Белинский

Утренняя заря, альманах на 1841 год, изданный В. Владиславлевым. Третий год

УТРЕННЯЯ ЗАРЯ, альманах на 1841 год, изданный В. Владиславлевым. Третий год. Санкт-Петербург. В тип. III отделения собственной е. и. в. канцелярии. 1841. В 12-ю д. л. 394 стр.

Сверх всякого ожидания и вопреки безотрадным предчувствиям касательно будущности русской литературы, невольно овладевшим нами при взгляде на ее пустоту и бесцветность, «Библиографическая хроника» первой книжки «Отечественных записок» в новый 1841 год начинается тремя такими книгами, которые, при всей нашей недоверчивости к приметам, особенно благоприятным, пророчат счастливый урожай в наступающем году{1}. Это обстоятельство тем приятнее, что в короткий промежуток каких-нибудь двух недель, разделяющих выпуск последней книжки «Отечественных записок» за прошлый год от выхода первой книжки за новый год, нельзя было надеяться и на дюжину даже плохих книг, – как вдруг набирается всех книг не один десяток, и большая часть из них – хорошие, а между хорошими три превосходные! Начинаем с «Утренней зари», желая от всей души, чтоб она была светлою «утреннею зарею» столько же и для литературы наступающего года, сколько она вправе носить это название для самой себя. Если полдень и вечер будут соответствовать такой прекрасной «утренней заре», то 1841 год будет одним из лучших годов русской литературы…

Вот уже четвертый альманах издает г. Владиславлев и делает этим четвертый подарок любителям легкого чтения и красивых изданий. На этот раз его альманах превзошел, как говорится, самого себя и изящностию своей наружности, роскошью приложений, и замечательностию содержания. По стихотворной части, его украсили произведения Пушкина, князя Вяземского, гр. Р-ной, Языкова, Кольцова, Подолинского и других. Драгоценным алмазом сияет между ими стихотворение Пушкина – одно из лучших между лучшими созданиями его лирической музы. Выписываем его вполне:

Для берегов отчизны дальнейТы покидала край чужой;В час незабвенный, час печальныйЯ долго плакал пред тобой.Мои хладеющие рукиТебя старались удержать;Томленья страшного разлукиМой стон молил не прерывать.

Но ты от горького лобзаньяСвои уста оторвала;Из края мрачного изгнаньяТы в край иной меня звала.Ты говорила – в день свиданья,Под небом вечно голубым,В тени олив, любви лобзаньяМы вновь, мой друг, соединим.

Но там, увы, где неба сводыСияют в блеске голубом,Где под скалами дремлют воды,Заснула ты последним сном.Твоя краса, твои страданьяИсчезли в урне гробовой —А с ним и поцелуй свиданья…Но жду его: он за тобой…

Из трех стихотворений князя Вяземского, невольно обращающих на себя внимание прекрасными стихами и отдельными мыслями, одно отличается глубокостию и полнотою грустного чувства, которое разделит с ним всякая человеческая душа, оригинальностию и поразительною верностию выраженной в нем поэтическими стихами мысли. Не можем не поделиться с читателями тем грустным и вместе высоким наслаждением, которым переполнилась душа наша от этой чудной поэтической мелодии благородно страждущего чувства:

Смерть жатву жизни косит, косит,И каждый день, и каждый часДобычи новой жадно проситИ грозно разрывает нас.

Как много уж имен прекрасныхОна отторгла у живых,И сколько лир висит безгласныхНа кипарисах молодых.

Как много сверстников не стало,Как много младших уж сошло,Которых утро рассветало,Когда нас знойным полднем жгло.

А мы остались, уцелелиИз этой сечи роковой,По смерти ближних оскуделиИ уж не рвемся в жизнь, как в бой.

Печально век свой доживая,Мы запоздавшей смены ждем,С днем каждым сами умирая,Пока не вовсе мы умрем.

Сыны другого поколенья,Мы в новом – прошлогодний цвет:Живых нам чужды впечатленья,А нашим в них сочувствий нет.

Они, что любим, разлюбили,Страстям их – нас не волновать.Их не было там, где мы были,Где будут – нам уж не бывать!

Наш мир – им храм опустошенный,Им баснословье – наша быльИ то, что пепел нам священный —Для них одна немая пыль.

Так мы развалинам подобныИ на распутии живыхСтоим, как памятник надгробный,Среди обителей людских{2}.

Прекрасна своим свежим, благоуханным чувством и своею неподражаемою оригинальностию «Русская песня» Кольцова:

Не скажу никому.Отчего я веснойПо полям, по лугамНе сбираю цветов.

Та весна – далеко!Те завяли цветы,Из которых я с нимЗавивала венки…

И тех нет уж и дней,Что летели стрелой,Что любовью нас жгли!Что палили огнем!

Все прошло уж давно!Не воротишь назад…Для чего ж без него —Цветы стану я рвать?..

Не скажу никому,Отчего у меняТяжело на грудиЗлая грусть налегла.

Мы выставили здесь только самое лучшее, что может назваться драгоценным приобретением литературы; но вообще из всех стихотворений альманаха нет не только таких, которые портили бы книгу, а напротив, иные из них блещут красотами первоклассными, хотя и не могут сравниться с приведенными выше стихотворениями Пушкина и князя Вяземского.

Прозою «Утренняя заря» так же примечательна, как и стихами. Статей немного, но большая часть из них прекрасна. Пересмотрим их по порядку.

«Южный берег Финляндии в начале XVIII столетия», повесть князя Одоевского, отличается теплотою и свежестью чувства, превосходным рассказом и тем «гуманическим» созерцанием, которое лежит в основании всех произведений этого писателя. Содержание ее просто. Во время войны с шведами русские взяли мальчика финна; он вырос между ими, образовался, сделался известен Петру Великому, который хочет употребить его на типографское дело и тем открывает ему в будущем блестящую карьеру. Финн едет на родину, чтоб увидеться с подругою своего детства, красавицею Эльсою, привозит ее в Петербург и отдает ее на руки семейства, с которым он сам связан родственным чувством. В этом семействе есть девушка-красавица, и наш финн борется между чувством к образованной (по тогдашнему времени) девушке, которая любит его и во всех отношениях – пара ему, и между чувством к дикой дочери природы, которой глубокая натура, полная магнетических сил и видений, влечет его к себе неотразимою прелестию, тогда как дикость, какая-то восторженная полупомешанность, прославившая ее на родине колдуньею, и упрямое отвращение от сближения с общественными формами – отталкивают от нее. Картина семейного быта полурусского и полуголландца Эверена; нелюбовь к Эльсе его доброй, но невежественной жены, видевшей, что Эльса отбивает жениха у ее дочери; ревность самой дочери к своей сопернице; страдания поэтической финляндки; борьба чувств у молодого человека; некоторые черты тогдашнего времени, – все это так увлекательно, так полно жизни и истины, что невольно жалеешь, почему автор не употребил большего труда для отделки этого поэтического произведения[1]. Особенно поразительно в повести то, что все главные действующие лица ее, будучи финнами, в то же время и люди, и что в национальном элементе поэтической и грациозной героини резко пробивается общечеловеческий элемент. Превосходна картина финского семейства, которою открывается повесть. Автор делает примечание, что финны живут не деревнями, а отдельными хижинами, рассеянными далеко одна от другой на огромном пространстве, и что, вследствие этого, при национальной настроенности их духа, они все известия о том, что делается на свете, обыкновенно доходящие до них в искаженном виде, – облекают в мифические образы и делают из них баснословные предания. Не можем удержаться, чтоб не выписать поэтического рассказа старого финна о борьбе Карла XII с Петром Великим, где оба эти лица являются в гигантских образах фантастической поэзии дикого племени.

Нет на свете земли краше нашей Суомии: у нас и море широкое, и озера глубокие, и сосны вечно зеленые; и в других землях также есть солнце, да оно покажется, посветит и спрячется, как у нас зимой. А наше солнце полгода отдыхает, зато полгода светит, и на полях наших едва уляжется роса вечерняя, как поднимается роса утренняя. Но в старину было еще лучше: было у нас чудное сокровище Сампо, пестрое, из разноцветных каменьев, и с такой крышей, что теперь всем ковачам по сковать. Тогда был рай земной в Суомии: ничего люди не делали, все делало Сампо: и дрова носило, и домы строило, и кору на хлеб мололо, и молоко доило, и струны на кантелу[2] навязывало, и песни пело, а люди только лежали перед огнем да с боку на бок переворачивались; всего было в изобилии, но когда Вейнеменен[3] рассердился на нас, Сампо ушло в землю и заплыло камнем, а на земле осталась только кантела. Тогда люди были не такие, как теперь, а великорослые, сильные. Они хотели разбить камень, трудились долго, но не дошли до Сампо, а только навалили груды каменьев на нашу землю. С тех пор проведали и другие люди, что в нашей земле такое сокровище: сперва рутцы[4], а потом и вейнелейсы;[5] вот они и спорят с тех пор, кому достанется Сампо! У народа рутцы есть король, а у вейнелейсов царь. Оба они великие тиетаи[6]. Они ведают, как добыть сокровище из земли, но один другому уступить его не хочет. Давно уж они готовились завладеть им. Уж чего не знает наш тиетай Кукари? – Он видит все, из чего что произошло, откуда и железо, и бурелом, и все силы земные, но пред царем и королем меркнет и его ум чародейный. Царь, видно, сильнее короля, ибо знает, как он родился. Едва вышел король из материнского чрева, как топнул ногою и сказал: что Юмала дал, того у меня Перкола не отнимет. И пошел он по земле с железным мечом; куда ни придет, махнет мечом, все люди вкруг него умирают; и такова его мудрость, что никто еще не видал, чтоб он ел или пил, а спит он одним только глазом, другим же все смотрит и в небо и в землю, и все видит, что и как от чего происходит; одного только не видал он, как произошел царь вейнелейсов. Говорят, что вышел он прямо из моря. Была сильная буря, волны землю подмывали, корабли тонули, скалы с берегов падали в море. Король сидел на берегу, помахивал железным мечом и приказывал скалам подыматься из моря, но скалы не слушались; король рассердился, море пуще взбушевало; как вдруг расступилось, и из воды вышел царь вейнелейсов; одною рукою он приподнял скалы, а другою повел вокруг себя и сказал: все мое, что ни вижу. Король и пуще рассердился и бросил в царя железо, царь отвечал ему тем же. У царя же не было ни серы, ни селитры. Бой стал неровный. Царь собрал своих вейнелейсов и стал с ними ходить по белому свету, перешел он и за полуденное море, там, где небо к земле прислонилось. Придет в одно место, ударит железом по земле, скажет: копайте, и из земли выйдет железо. В другом месте ударит, выйдут из земли сера и селитра; в третьем разные сокровища. Но все не дорылся он до Сампо, потому что Сампо в нашей Суомии. Что ни собрал царь, все принес в свою землю. Но он так долго ходил по белому свету, что на его земле все люди постарели, у всех отросли длинные бороды. Царь рассердился. «Хочу, – сказал он вейнелейсам, – чтобы все помолодели, потому что нужны мне люди молодые и сильные». И такова была его мудрость, что от одного его слова все вейнелейсы помолодели: сделались они здоровы и сильны, и бороды у них отпали. Тогда царь велел вейнелейсам ковать оружие против врага своего короля рутцы. Три дня усердно помогают царю своему рабы, на плечах у них пыль в сажень толщиной, на голове сажа в аршин, на всем теле густой слой копоти. Но про то узнала сестра царева. Приходит, смотрит и молвит: «Много ты, братец, навел ковачей из-за полуденного моря; вели мне сковать царское ожерелье, чтобы все почитали меня царицей; да вели мне выковать месяц из серебра и солнце из золота, чтобы они ходили вокруг меня, и днем и ночью светили. Не выкуешь, братец, злые слова пошлю на тебя». Рассердился царь, услышав такие речи. «Нет царя, – сказал он, – кроме меня; есть у меня царское ожерелье, да не для тебя; есть месяц и солнце, да не тебе они светят». Царская сестра пригорюнилась и с досады стал гребнем чесать свои черные волосы; волосы падали на землю, и от каждого выросло ядовитое зелье. Потом разломила она свой гребень на части и из каждого зубца вышел великан с луком и стрелами. Узнал об этом и король рутцы и турка, вечный враг христиан. И сошлись они вместе и напали на мудрого ковача. Увидевши это, ковач ударил молотом по наковальне, и от одного стука рассыпались в прах великаны; он ударил в другой раз, от наковальни отскочили куски железа и засыпали турку; ковач ударил в третий раз, от наковальни брызнули искры, зажгли серу и селитру и опалили короля рутцы. Король бросился в море, чтоб затушить огонь; царь за ним, – приходит к морю, а корабль уже за морем; царь гнаться – смотрит, нет корабля, вокруг него только песок морской да голые камни, да топь, да болота. Царь собрал своих вейнелейсов и говорит им: «Постройте мне город, где бы мне жить можно, пока я корабль построю». – И стали строить город, но что положат камень, то всосет болото; много уже камней навалили, скала на скалу, бревно на бревно, болото все в себя принимает и наверху земли одна топь остается. Между тем царь состроил корабль, оглянулся: смотрит, нет еще города. «Ничего вы не умеете», – сказал он своим людям и с сим словом начал поднимать скалу за скалою и ковать на воздухе. Так выстроил он целый город и опустил его на землю. Между тем король на другом берегу ходит и думает, что царь затевает. Встречает его месяц. Король кланяется месяцу: «Ах, месяц божий, не видал ли ты, что делает царь вейнелейсов?» Но месяц ему не отвечает. Короля встречает солнце; он кланяется солнцу: «Ах, солнце божие, не видало ли ты, что делает царь вейнелейсов?» Но и солнце ему не отвечает. Король встречает море, он кланяется морю: «Ах, море божие, не видало ли ты, что делает царь вейнелейсов?» Море наконец ему отвечало: «Знаю, что он делает, он землю сушит, волны гонит в мое сердце; тесно мне становится в моих берегах, как тебе, королю, в твоем королевстве». – «Нападем же на него, – сказал король, – авось-либо просторнее будет нам на белом свете». – И согласились они, и пошли на царя войною. Король приготовил серу и раскаленные уголья, а море взбушевало, вылилось из берегов и всползло на кровли нового города. Царь отдыхал тогда после дневной работы, проснулся, видит: хочет море залить его! Сильно ударил он жезлом по морю, и море смутилось, быстро потекло в берега и только в страхе обмывало царские ноги. «Неси мои корабли», – вскричал царь грозным голосом, и море приняло их на свои влажные плечи. «Остынь!» – сказал царь, и море подернулось льдом серебристым. «Дуй, буря, в мои паруса!» – сказал царь, и корабли покатились по скользкому льду. Король между тем, видя, что море застыло, смотрит и радуется. «Победило море, – говорит, – и затянуло вейнелейсов под своей льдиной». Еще смотрит он, чернеет что-то по белому снегу, ближе… ближе… горе!.. то летят корабли вейнелейсов; тщетно заклинает их король, тщетно обсыпает красным угольем, – с кораблей дышит бурный ветер, свивает в облако горячую серу и палит короля и всю землю рутцийскую. Испугался король и побежал к турку просить подмоги. Но такова его мудрость, что он и у турка за морями, и у нас на берегу в одно время. Чем-то кончится эта кровавая битва? Кому достанется земля наша? Кому достанется наше сокровище Сампо?