Ангел Богданович - Исторические драмы Ибсена

А. И. Богдановичъ

Историческія драмы Ибсена

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Вышедшій недавно третій томъ произведеній Ибсена заключаетъ его историческія драмы, въ которыхъ Ибсенъ выступаетъ преимущественно какъ національный поэтъ. Древній духъ нормановъ проникаетъ эти драмы, оживаетъ въ нихъ и увлекаетъ читателя, изумленнаго красотою и возвышенностью народнаго духа, способнаго создать такіе образы. Ихъ могъ создать только сильный и гордый народъ, съ богатымъ прошлымъ и много обѣщающимъ будущимъ. Тѣсно такому народу въ маленькой Норвегіи, какъ было тѣсно духу Эллады въ еще меньшей Греціи. Теперь прошли давно времена дикихъ викинговъ, завоевывавшихъ мечомъ невѣдомые края, и не мечъ рѣшаетъ теперь дѣла, нанося пораженія и одерживая побѣды. Норманская сила духа, выражавшаяся прежде въ стремительности нападенія, котораго не могли выдерживать ни саксы, ни франки, теперь увлекаетъ за собой человѣчество отъ житейской пошлости, дрязгъ, мелочной борьбы личныхъ интересовъ на вершины идеала, гдѣ холодъ сковываетъ души, но дѣлаетъ ихъ неуязвимыми тлѣнью.

Есть два міровоззрѣнія. Одно изъ нихъ завѣщано Элладой, полное радости, свѣта, тепла и любви. У Достоевскаго, въ «Подросткѣ», есть чудное мѣсто, картина этого міровоззрѣнія. «Мнѣ снилось – уголокъ Архипелага, причемъ и время какъ бы перешло за три тысячи лѣтъ назадъ; голубыя, ласковыя волны, острова и скалы, цвѣтущее прибрежье, волшебная панорама вдали, заходящее зовущее солнце – словами не передашь. Тутъ запомнило свою колыбель европейское человѣчество… здѣсь былъ земной рай человѣчества: боги сходили съ небесъ и роднились съ людьми… О, тутъ жили прекрасные люди! Они вставали и засыпали счастливые и невинные, луга и рощи наполнялись ихъ пѣснями и веселыми криками; великій избытокъ непочатыхъ силъ уходилъ въ любовь и въ простодушную радость. Солнце обливало ихъ тепломъ и свѣтомъ, радуясь на своихъ дѣтей… Чудный сонъ, высокое заблужденіе человѣчества! Золотой вѣкъ – мечта самая невѣроятная изъ всѣхъ, какія были, но за которую люди отдавали всю жизнь и всѣ свои силы, для которой умирали и убивались пророки, безъ которой народы не хотятъ жить и не могутъ даже умереть!» Это былъ сонъ, хотя и чудный, но все же сонъ, и кто разъ проснулся, уже не могъ бы вернуться, не захотѣлъ бы вернуться къ нему. Есть нѣчто высшее, болѣе обаятельное, чѣмъ самые чудные сны,– это борьба. Упоенье борьбы – таково второе міровоззрѣніе, возникшее на сѣверѣ, гдѣ «каждая зима подобна длинной, темной ночи», какъ говоритъ Іордисъ, героиня лучшей исторической драмы Ибсена «Сѣверные богатыри». Въ ея уста Ибсенъ вкладываетъ опредѣленіе этого упоенья борьбой, борьбой не во имя той или иной цѣли, а ради именно одного упоенія. Іордисъ сильная, гордая женщина, жена слабаго, добродушнаго Гуннара, типичнаго представителя золотой середины, одного изъ тѣхъ вѣковѣчныхъ типовъ, которые и добры въ мѣру, и злы въ мѣру. Онъ получилъ ее обманомъ. Его другъ герой Сигурдъ, храбрѣйшій изъ храбрыхъ, великодушный, какъ истинно сильный человѣкъ, отдаетъ ее другу, зная его любовь въ ней и самъ любя ее, и дѣлаетъ грубую, но неизбѣжную фатальную ошибку. Его любовь къ ней велика и безгранична, какъ и его сердце, а любовь Гуннара онъ измѣряетъ своею любовью. Такъ всегда поступаютъ великодушные люди, слишкомъ простые, чтобы употреблять иную мѣрку, кромѣ своего сердца. Подъ видомъ Гуннара пробирается онъ къ Іердисъ и убиваетъ сторожившаго ея медвѣдя. Іордисъ думаетъ, что Гуннаръ совершилъ этотъ подвигъ, передъ которымъ отступали самые сильные и смѣлые, и въ восторгѣ выходитъ за него замужъ, думая, что Гуннаръ и есть самый гордый и смѣлый викингъ, съ которымъ ей предстоитъ жизнь морской царицы, жизнь полная борьбы, неудержимаго стремленія впередъ. А вмѣсто того, ей выпадаетъ на долю жизнь скромная и тихая, «быть женой и только женой, сидѣть дома, прясть и ткать для мужа, и рожать дѣтей… Какой позоръ!» – восклицаетъ Іордисъ. И это ей? «Скажи мнѣ,– спрашиваетъ она жену Сигурда, кроткую и тихую Дагни,– когда ты странствовала съ Сигурдомъ и слышала звонъ мечей во время боя и когда кровь лилась потоками,– не чувствовала ты неодолимаго желанья броситься въ бой? Не надѣвала броню, не брала оружія въ руки?» – Она томится и мучится. «Мнѣ должна была выпасть на долю веселая жизнь викинга; было бы лучше для меня и, быть можетъ, для насъ всѣхъ. То жизнь, полная, счастливая!.. Не странно ли тебѣ видѣть меня живущею здѣсь? Не страшно ли тебѣ одной со мною здѣсь, въ этомъ мракѣ? Не кажется ли тебѣ, что я умерла и что мой призракъ стоитъ предъ тобою?» Безконечная скорбь слышится въ этихъ словахъ, скорбь глубоко оскорбленной души, рожденной для подвиговъ и осужденной на жалкое прозябаніе. «Какое счастье быть волшебницей, нестись по бурному морю, нестись быстрѣе корабля, и вызывать бурю, и пѣснями заманивать людей въ волшебную пучину! О, Дагни, подумай, какъ хорошо сидѣть здѣсь у окна, когда смеркается, и слушать, какъ мертвецы несутся въ Валгаллу, ихъ путь лежитъ мимо насъ на сѣверъ. Это храбрые воины, павшіе въ битвѣ, и смѣлыя женщины; онѣ не влачили безцвѣтно свою жизнь, какъ ты да я. Онѣ несутся въ бурную ночь на черныхъ коняхъ, со звономъ и свистомъ… Совершить свой послѣдній путь на такомъ конѣ, подумай, какое счастье!..»

Драмы Ибсена вообще отличаются простотой, но въ «Сѣверныхъ богатыряхъ» она доведена до классическаго совершенства. Въ этомъ отношеніи ее можно сравнить только съ произведеніями Эврипида, героини котораго имѣютъ много общаго съ таинственными образами сѣвера. Съ перваго момента появленія на сценѣ Сигурда и Дагни, Гуннара и Іордисъ, драма выясняется вся, и развязка ея фатально неизбѣжна. Сильные Сигурдъ и Іордисъ должны погибнуть, для счастья слабыхъ Гуннара и Дагни. Они слишкомъ великодушны, чтобы пользоваться преимуществомъ силы, и слишкомъ горды, чтобы входить въ сдѣлку съ жизнью, вымаливать жалкія подачки, которыя жизнь даетъ слабымъ, нѣжнымъ душамъ, въ основѣ всегда трусливымъ и подлымъ, неспособнымъ ни на подвигъ, ни на самопожертвованіе. Одну минуту только Іордисъ мечтаетъ, ей представляется возможность иного исхода борьбы. «Сигурдъ! одинъ лишь смѣлый шагъ, и мы свободны, побѣда за нами. Что Дагни для тебя? чѣмъ она можетъ быть тебѣ? Не болѣе, чѣмъ мнѣ Гуннаръ. И много ли значитъ, если погибнутъ двѣ ничтожныя жизни?» Но тутъ же она разрушаетъ свою мечту, когда на вопросъ колеблющагося Сигурда, что сдѣлаетъ она, если онъ убьетъ Гуннара? – она отвѣчаетъ: «Тогда я хранила бы молчаніе и не нашла бы покоя, пока не увидѣла бы тебя сраженнымъ». Ея сердце слишкомъ гордо, чтобы унизиться до преступленія, а любовь такъ велика, что этотъ міръ ея не выноситъ. «Въ тотъ день, когда ты избралъ другую, я лишилась родины. Напрасно ты сдѣлалъ это. Все воленъ человѣкъ отдать другу, все, кромѣ любимой женщины. Тогда онъ разрываетъ скрытую нить судьбы и сокрушаетъ двѣ жизни. Да, вѣрный голосъ говорилъ мнѣ: я создана была, чтобы въ дни невзгоды сильнымъ духомъ ободрять и укрѣплять тебя, а ты былъ рожденъ для того, чтобы я все великое и славное нашла въ одномъ мужѣ. О, Сигурдъ, знай, когда бы насъ соединила судьба, ты сталъ бы славнѣе, я счастливѣе всѣхъ людей на свѣтѣ!» Въ порывѣ священнаго безумія, охватившаго ея изстрадавшуюся душу, Іордисъ убиваетъ Сигурда и сама бросается въ море.

Мрачный колоритъ сѣверной природы усиливаетъ суровость драмы. Холодомъ вѣетъ отъ этихъ характеровъ, сильныхъ, не знающихъ смиренія, уступчивости, еще не тронутыхъ духомъ «Свѣтлаго Бога», какъ называетъ Сигурдъ христіанство. Въминуту смерти онъ признается, что сталъ христіаниномъ, но въ развитіи дѣйствія его христіанство не играетъ никакой роли. Только въ послѣдній моментъ выступаетъ оно на сцену, чтобы раздѣлить и по смерти, по мнѣнію Сигурда, его душу отъ души язычницы Іордисъ. Ибсенъ, до страсти любящій символы, какъ бы желаетъ отмѣтить, что съ принятіемъ христіанства норманны утратили исконную доблесть, свой неудержимый порывъ въ невѣдомую даль. Іордисъ – олицетвореніе этого духа, и когда между нею и Сигурдомъ становится «Свѣтлый Богъ», она оставляетъ своего возлюбленнаго теперь уже навсегда и уносится съ своей обидой въ бездонный мракъ, увлекаемая валькиріями.

Въ своихъ драмахъ онъ отводитъ оффиціальнымъ представителямъ «Свѣтлаго Бога» довольно странную, двусмысленную роль, какъ, напр., въ «Привидѣніяхъ» добродушному пастору, постоянно мятущемуся между велѣніями религіи и требованіями жизни. Въ драмѣ «Претенденты на корону» епископъ является представителемъ скептицизма, раздувающимъ раздоры. Онъ постоянно возбуждаетъ сомнѣнія въ душѣ мятежнаго Ярда Скуле въ правильности набранія короля Гакона. Какъ въ большей части произведеній Ибсена, этотъ епископъ только символъ врожденной человѣку двойственности, но для Ибсена характерно, что онъ олицетворилъ ее въ представителѣ религіи, которая, напротивъ, умиротворяетъ вѣчную борьбу духа.