Сергей Давыдов - «Тексты-матрёшки» Владимира Набокова

Сергей Давыдов

«ТЕКСТЫ-МАТРЁШКИ» ВЛАДИМИРА НАБОКОВА

Об авторе

Сергей Давыдов принадлежит к третьему поколению русских эмигрантов. Он родился в Праге в 1945 г. Накануне его рождения советские войска освободили Чехословакию; дед Давыдова, известный филолог А. Л. Бем был расстрелян, отец арестован и отправлен в лагеря. Давыдова с матерью сослали в далекую Словакию. Судьба распорядилась так, что в 1957 г. Н. С. Хрущев во время официального визита в Чехословакию обратил внимание на двенадцатилетнего пионера Давыдова и после краткой беседы обещал мальчику разыскать его отца. Обещание было выполнено: встреча с отцом состоялась в 1958 г. в Артеке. Давыдов вернулся к матери, учился в Карловом университете в Праге; в августе 1968 г. семья эмигрировала на Запад. Степень магистра Давыдов получил в Мюнхенском университете (1972), докторскую диссертацию защитил в США в Йельском университете (1978). С тех пор он преподает русскую словесность в Миддлбери колледже штата Вермонт. Основные исследования Сергея Давыдова посвящены Пушкину и Набокову. Почти каждый год он приезжает работать в Петербург, в Пушкинский Дом.

Книга «„Тексты-матрешки“ Владимира Набокова», небольшим тиражом вышедшая в Мюнхене в 1982 году — первая монография о Набокове на русском языке. Она обращена к проблемам эстетики, философии и поэтики. Чрезвычайно яркая по своим идеям, монография Сергея Давыдова стала классикой для всех специалистов по творчеству Набокова: без ссылок на неё не обходится почти ни одно большое исследование, посвященное автору «Лолиты». Книга давно уже превратилась в библиографическую редкость. Прошло уже больше двух десятилетий со времени её выхода в свет, а читательский спрос на монографию только растёт. Для настоящего издания книга существенно переработана.

От автора

Предлагаемая читателю работа — моя диссертация, написанная в 1976 году в Йельском университете под руководством В. Г. Эрлиха. В 1982 году мюнхенское издательство Отто Загнера напечатало ее небольшим тиражом. «Тексты-матрешки» — первая работа, которую я написал по-русски (мой дед принадлежал к первой волне эмиграции, я родился и вырос в Чехословакии, затем перебрался в Германию, а позже — в Америку). Мои русские друзья уверяют, что эта книга — первая монография о Набокове на русском языке — достойна переиздания в России.

Я приношу благодарность зачинщику этой идеи Борису Аверину, а также Марии Виролайнен и Татьяне Смирновой, любезно согласившимся осуществить редакторскую правку. Все оставшиеся погрешности, естественно, следует отнести на мой счет.

Кузьмолово, лето 2002

Введение

Сон

В полдневный жар в долине ДагестанаС свинцом в груди лежал недвижим я;Глубокая еще дымилась рана,По капле кровь точилася моя.

Лежал один я на песке долины;Уступы скал теснилися кругом,И солнце жгло их желтые вершиныИ жгло меня — но спал я мертвым сном.

И снился мне сияющий огнямиВечерний пир в родимой стороне.Меж юных жен, увенчанных цветами,Шел разговор веселый обо мне.

Но в разговор веселый не вступая,Сидела там задумчиво одна,И в грустный сон душа ее младаяБог знает чем была погружена;

И снилась ей долина Дагестана;Знакомый труп лежал в долине той;В его груди дымясь чернела рана,И кровь лилась хладеющей струей.{1}

Об этом стихотворении Набоков написал следующее:

Это замечательное сочинение … можно было бы назвать «Тройной сон».

Некто (Лермонтов, или, точнее, его лирический герой) видит во сне, будто он умирает в долине у восточных отрогов Кавказских гор. Это Сон 1, который снится Первому Лицу.

Смертельно раненному человеку (Второму Лицу) снится в свою очередь молодая женщина, сидящая на пиру в петербургском, не то московском особняке. Это Сон 2 внутри Сна 1.

Молодой женщине, сидящей на пиру, снится Второе Лицо (этот человек умирает в конце стихотворения), лежащее в долине далекого Дагестана. Это Сон 3 внутри Сна 2 внутри Сна 1, который, сделав замкнутую спираль, возвращает нас к начальной строфе.{2}

Стихотворением Лермонтова и комментарием к нему Набокова мы открываем введение к настоящей работе, посвященной творчеству Владимира Владимировича Набокова (Сирина).

Уже в 1936 году критик Владимир Вейдле отметил:

Тема творчества Сирина — само творчество; это первое, что нужно о нем сказать. Соглядатай … шахматист Лужин, собиратель бабочек Пильграм, убийца, от лица которого рассказано «Отчаяние», приговоренный к смерти в «Приглашении на казнь» — все это разнообразные, но однородные символы творца, художника, поэта.{3}

Настоящая работа посвящена теме творчества в прозе Набокова. Я намерен в ней остановиться на тех набоковских произведениях, которые обращаются к этой теме прямо, т. е. без посредничества символа или аллегории. Из многочисленных романов и рассказов, написанных Набоковым на русском и английском языках на протяжении более полувека, я выбрал лишь четыре текста. Они относятся ко второй половине «русского» периода творчества Набокова, к 1930–1940 годам. Это рассказ «Уста к устам» (1933), а также романы «Отчаяние» (1932–1933), «Приглашение на казнь» (1935) и «Дар» (1935–1937).

Их роднит не только общая тема творчества, но и то, что их героями являются писатели, сочинения которых частично или полностью вошли в виде «внутреннего» текста в каждое из четырех произведений. В рассказе «Уста к устам» это роман героя, Ильи Борисовича, давший название рассказу. В романе «Отчаяние» — одноименная повесть героя-убийцы, Германа. Роман «Приглашение на казнь» содержит гностическую исповедь, написанную приговоренным к смертной казни героем. Последний из рассматриваемых, роман «Дар», состоит полностью из произведений главного героя Федора.

Литературное произведение, которое содержит один или несколько написанных героем текстов, я предлагаю называть «текст-матрешка», по аналогии с куклой-матрешкой. «Внешний» авторский текст соответствует внешней кукле, в то время как «внутренний» текст героя, вошедший в авторский текст, соответствует внутренней кукле (или куклам, если текстов несколько).

В своем творчестве Набоков тяготеет именно к такому типу текста. Эта тенденция намечалась уже в первом его романе «Машенька» (1926), который содержал воспоминания героя Ганина.{4}

Но своего полного развития эта форма достигает у Набокова лишь в начале 30-х годов. Начиная с рассказа «Уста к устам» и романа «Отчаяние», тип «текста-матрешки» определяет построение чуть ли не всех произведений Набокова, вплоть до последнего английского романа «Смотри на арлекинов!» (1974).{5}

Данный тип текста — явление отнюдь не новое в истории литературы. Мы находим «текст-матрешку» в самой колыбели европейской литературы, у Гомера. В восьмой книге «Одиссеи» слепой певец Демодок поет при дворе короля Алкиноя три песни.{6} Вторая и третья — это изящные «матрешки», миниатюрные образцы гомеровского стиля. Их содержанием являются эпизоды, описанные Гомером в «Илиаде». К типу «текста-матрешки» следует отнести, например, импровизации итальянского поэта в «Египетских ночах», которые являются образцами поэзии самого Пушкина.{7} К подобному же типу текста принадлежат и известные «сцены на сцене» в «Гамлете» Шекспира и в «Чайке» Чехова, произведения, содержащие дневник героя, как, например, «Журнал Печорина» в «Герое нашего времени» Лермонтова или, чтоб привести пример поновее, «Дневник Эдварда» в романе «Фальшивомонетчики» А. Жида. Романом в романе является рукопись булгаковского Мастера о Понтии Пилате, причем между рукописью героя («внутренний» текст) и «внешним» текстом романа устанавливается замысловатая связь фабульных и сюжетных перекличек. К категории «текста-матрешки» надо отнести и «произведения о том, как создавались произведения». Примером этого типа служит «История села Горюхина» Пушкина. Ее рассказчик, «покойный» Иван Петрович Белкин, помещает в свой рассказ им же написанную «Историю села Горюхина» («внутренний» текст) и одновременно описывает самый процесс создания «Истории» («внешний» текст рассказа).{8}

Тип «текста-матрешки», в котором литературная установка сдвигается с повествования на процесс создания этого повествования, нашел широкое распространение в литературе XX века. Приведем лишь несколько примеров из русской литературы 20–30-х годов, то есть того времени, к которому относится творчество самого Набокова (русского периода). Роман Замятина «Мы» (1920) состоит из дневниковых записей героя Д-503 о том, как писался роман «Мы». Рассказы Б. Пильняка «Расплеснутое время» (1924) и «Рассказ о том, как создаются рассказы» (1926) тоже являются своеобразными «текстами-матрешками». «Внутренним» текстом первого рассказа служит одна страница романа, написанная стариком писателем. Своим архаичным стилем эта страница резко выделяется на контрастном по отношению к ней фоне авангардного рассказа Пильняка. «Внутренним» текстом второго рассказа служит роман японского писателя Тагаки и дневник его русской жены. В «Рассказе о том, как создаются рассказы» — три автора. Любопытной разновидностью «текста-матрешки» является роман Л. Леонова «Вор» (1928), который своим построением напоминает «Фальшивомонетчиков» А. Жида (1925).{9} В романе два писателя — автор, Леонов, и его герой, писатель Фирсов. Последний собирает материалы для собственного романа.