Сборник статей - Личности в истории. Россия

Вот и Лаврушинский переулок, 12. Государственная Третьяковская галерея.

Поднимаюсь на третий этаж. Зал № 10, сердце галереи. Отсюда расходятся тропы, ведущие в искусство Крамского и Ге, Репина и Поленова. Здравствуй, Иванов!

Короткий привал на удобном диванчике – присядем на дорожку. Впереди целый день, и торопиться не надо. Сам Иванов говорил: «В моих картинах все должно быть тихо и выразительно».

Ну, в путь!

Вот «Приам, испрашивающий у Ахиллеса тело Гектора». Учебная работа, которую Александр Иванов пишет на предложенный советом Академии гомеровский сюжет в 1824 году. Картина получила вторую золотую медаль, юный автор удостоился одобрения знатоков искусства, которые единодушно отметили его способность «вдумчиво вникать в предмет свой».

Царь осажденной ахейцами Трои Приам проникает к Ахиллу, чтобы получить у него разрешение на погребение тела Гектора – своего сына, павшего в бою у стен Трои от руки Ахилла. Ахилл, потерявший Патрокла – любимого друга, сраженного Гектором, – воплощение печали и глубокого горя. Слова, прикосновение Приама возвращают его к действительности, но, кажется, он не до конца понимает, что происходит. В верхнем правом углу картины изображен скульптурный бюст Зевса. Великий бог как будто наблюдает сверху за этой сценой, полной ожидания и неопределенности. У подножия бюста – орел. Божественная птица обернулась к Зевсу и как посредник передает слова Приама своему покровителю. Что будет дальше? Чем закончится встреча двух соперников?

Уже в этой ранней работе – весь Иванов: уверенная кисть сложившегося мастера и размышления о выборе, величии в проявлении души, восстановлении нарушенной меры, нахождении самого себя, судьбе, которая в руках Бога и человека.

А вот «Аполлон, Гиацинт и Кипарис, занимающиеся музыкой и пением». Над этой картиной Иванов работал в Италии в 1831–1834 годах. Но так и не окончил ее.

В Италию молодой художник попал в 30-м. У этого приезда – своя история.

В 1827 году в качестве аттестационного шедевра по окончании Академии (по нашему – диплома) Иванов пишет картину «Иосиф, толкующий сны в темнице заключенному с ним виночерпию и хлебодару». Это произведение сейчас находится в Русском музее, в Петербурге. В «Иосифе» получили свое дальнейшее развитие не только идеи «Приама и Ахиллеса», но и отразились совсем недавние события 14 декабря 1825 года, потрясшие всю Россию. Расстрел мятежных полков на Сенатской площади был хорошо виден из окон Академии, где жил профессор Андрей Иванович Иванов с сыновьями. На всю оставшуюся жизнь восемнадцатилетний юноша запомнил эту страшную сцену. Над Россией сгущалась тьма. Образ египетской темницы стал символом эпохи.

Иванов размышляет о прошлом, чтобы понять свое время, о роке, перед которым нет правых и виноватых, о свободе – самой главной ценности для художника. «Русский исторический живописец должен быть бездомен, совершенно свободен… никогда ничему не подчинен, независимость его должна быть беспредельна», – скажет Иванов. Он никогда не изменял этим своим словам.

Несмотря на то что в картине увидели сознательный намек на судьбу казненных декабристов, Академия наградила Иванова большой золотой медалью. А это означало пенсионерскую поездку на три года в Италию на средства Общества поощрения художников.

Кажется, все прекрасно, лучшего и желать нечего! Но – Иванов влюблен. В дочь учителя музыки Академии художеств. А женатых за границу не пускают…

Это был трудный выбор для Александра Андреевича. Сомнения, любовь, ночь, мосты Петербурга, мольбы отца… В 1830 году он уезжает в Италию.

Небыстрая дорога через Германию, Австрию. В Дрезденской галерее художник копирует голову Сикстинской мадонны. Во Флоренции осматривает галереи Уффици и Питти. Восторг и трепет от первой встречи с давным-давно знакомыми по репродукциям шедеврами архитектуры, скульптуры, живописи. И пьянящее ощущение счастья и радости, как у всякого русского, пересекшего границу и отъехавшего от нее на расстояние пушечного ядра. Свобода!

В начале 31-го он в Риме. Предполагалось, что Иванов пробудет здесь три года, копируя творения мастеров Возрождения, изучая превосходную коллекцию антиков из сокровищ Ватикана, постигая вечный город с его руинами, соборами, дворцами. Но все случилось иначе. Не три года, а долгих 28 лет понадобится Иванову, чтобы вернуться домой.

Художник много путешествует по стране, изучает сотни зданий, изваяний и полотен, одновременно ища тему для картины, которая по возвращении на родину послужит отчетом о его успехах и даровании. Итогом итальянских впечатлений становится «Аполлон, Гиацинт и Кипарис, занимающиеся музыкой и пением». В этой картине уловлен, кажется, сам дух античности, в ней чувствуется живое дыхание древней Эллады. Аполлон, Гиацинт, Кипарис – три разных состояния души, три степени зрелости, три ступени восхождения. Атмосфера покоя, гармонии и вдохновения. Самое светлое творение Иванова.

Почему он не закончил «Аполлона»? Неизвестно. Может быть, причина в том, что, подобно своему кумиру Леонардо да Винчи, он ставил перед собой художественные задачи, которые были неразрешимы. Нам не дано это узнать.

Иванов не доводит до конца и другую «отчетную» картину, уже по библейскому сюжету, – «Братья Иосифа находят чашку в мешке Вениамина». Считают, что работа над «Братьями Иосифа» была самой плодотворной неудачей Иванова: следствием ее стал поиск сюжета «Явления Христа народу».

Однако, отложив в сторону «Аполлона» и «Братьев Иосифа», Александр Андреевич оказался в очень неловком положении перед теми, кто отправлял его в долгую заграничную командировку. Все сроки подходили к концу, а каков результат? Общество поощрения художников и Академия никак не могли взять в толк причин медлительности молодого художника. Иванова призвали к ответу.

Положение исправило «Явление Христа Марии Магдалине после воскресения». Эта картина имела огромный успех на родине. Гул восторженных голосов, исключительные оценки… Иванов становится академиком Петербургской академии художеств. Получение почетного звания давало возможность сделать блестящую карьеру в стенах родного учебного заведения, обещало безбедное существование и долгожданное благополучие.

Но Иванов не торопится в Россию. Он пишет отцу: «Кто бы мог думать, что моя картина Иисус с Магдалиною производила такой гром?.. Радуюсь… довольству Академии. Но прошу меня извинить, мне все как-то это кажется невероятным, странным… Как жаль, что меня сделали академиком: мое намерение было никогда никакого не иметь чина, но что делать, отказаться от удостоения – значит обидеть удостоивших».

Красноречивое признание. Иванов не мог принять нравы придворной суетной Академии, не хотел прощать неблагодарность и несправедливость к старому отцу, которого в 1831 году из-за «подлостей и интриг» по воле царя Николая I изгнали из Академии художеств. Он не забыл обид, накопленных за годы ученичества, профессора А. Е. Егорова, который, косясь на его эскизы, ронял небрежно: «Не сам!», подразумевая, что дома за мальчика работу выполнил отец. Он многое помнил очень хорошо. И особенно – вспышки выстрелов в темноте, крики бегущих к реке людей, топот солдатских сапог под окнами в холодный декабрьский день 1825 года. И казнь пяти декабристов 13 июля 1826 года. Страшные слухи о зловещих подробностях расправы – как сорвавшихся с петли без пощады вешали снова…