Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

Но может быть самое плодотворное впечатление, вывезенное Александром из путешествия по Швейцарии, то, что он получил неподалеку от Интерлакена, на постоялом дворе Шварцбах, где у Вернера происходит действие его самой знаменитой драмы «Двадцать четвертое февраля», написанной в 1809 году. Это роковая, в духе античной трагедии история крестьян, содержащих постоялый двор. Сын точит свою косу. Отец бранит невестку. Сын приканчивает отца. Со временем он и сам становится отцом. Жена его сворачивает шею курице. Подражая матери, маленький сын душит сестренку. Отец его проклинает, точно так, как когда-то его отец проклял его самого. Сын покидает дом. Постоялый двор пустеет, родители в долгах, на грани разорения. Инкогнито возвращается сын, он богат. Чтобы завладеть его деньгами, отец его убивает. Само собой, что все злодейства происходят аккуратно 24 февраля. Следует заметить, что изложение Александром этой драмы, куда более развернутое, само по себе представляет леденящую кровь новеллу, строгую и лаконичную[135].

Александр приезжает на этот постоялый двор. Маленький мальчик ножом делает ямки в снегу. Рядом маленькая девочка наблюдает за его действиями. Нож уже здесь, видно, и коса неподалеку; чтобы не дать свершиться проклятию, тяготеющему над этими швейцарскими атридами, Александр поспешно разоружает мальчишку, который принимается плакать. Внутри гостиницы все осталось по-прежнему, точно, как написано в «Двадцать четвертом февраля», и Александр пытается отыскать следы крови на полу. Появляется хозяин, весьма жизнерадостный. Александр отдает ему нож, пеняя ему за неосторожность. Тот удивлен. Александр произносит вещие слова: 24 февраля. Хозяин взрывается, он сыт по горло, его просто изводят этим февралем, с тех пор как этот жалкий поэт, пробыв здесь ровно столько, чтобы написать свою мерзопакостную пьесу, превратил порядочный дом в разбойничий притон.

Тогда же, пока еще десятки тысяч человек не устремились в замок Иф, на экскурсию в камеру Эдмона Дантеса, Александр придумывает некий гастрономический розыгрыш. В одном из трактиров он слышит рассказ об охотнике, наполовину съеденном медведем. В своих «Впечатлениях» он с необычайной правдивостью повествует, как лакомился бифштексом из медвежатины и вдруг узнал, что поглощает при этом и человеческую плоть. Успех книги поверг в отчаяние хозяина трактира, которому десятки туристов начали заказывать блюдо, отсутствующее в меню. Вслед за тем Александр совершает первое свое насилие над Историей. Внебрачным сыном от этого соития становится прекрасный рассказ о семидесятилетием старике Жаке Бальма, проводнике из Шамоникса, который в 1786 году, за год до Сосюра, совершил вместе с доктором Паккаром восхождение на Монблан. Согласно версии Александра, Бальма первым достиг вершины, Паккар же — позднее, и тем хуже для него. Бальма таким образом вошел в легенду. Ученой братии никак не удается эту версию опровергнуть. И, кстати, именно смертью Бальма, сгинувшего во время поисков мифических золотых приисков, и смертью Пейо, проводника Александра к Морю льдов, обрываются «Впечатления о путешествии в Швейцарию».

Александр и Белль возвращаются в Париж. Эпидемия холеры идет на убыль, зато 11 октября образован кабинет министров во главе с Сулем, куда вошли Тьер в качестве министра внутренних дел и Гизо в качестве министра народного просвещения. Кроме того, поскольку Нидерланды по-прежнему не признают независимости Бельгии, Англия и Франция договариваются о праве на военное вмешательство, и Фердинанд берет на себя командование Северной армией, которая осаждает Антверпен. Только что умер Вальтер Скотт, а шестью месяцами раньше Гете. Александра тоже зачисляют в число умирающих авторов. «Сына эмигранта» сыграли в его отсутствие, и он вызвал всеобщее возмущение на премьере, закончившейся полнейшим провалом. По свидетельству Фредерика Леметра, игравшего роль сына, «самым грандиозным из всех провалов, которые мне случалось видеть. Публика свистела, вопила, на сцену летели стулья»[136]. В принципе фигурировать на афише должно было только имя Анисе Буржуа, и так было бы, если бы не пресловутая порядочность Гареля, в результате пресса набросилась на одного Александра. Для «Constitutionnel» «этот писатель на сей раз нашел свой интерес в самом преступлении, талант же его как будто окончательно иссяк». «Примеру «Constitutionnel» последовали все остальные газеты: они всласть надо мною потешились и своей добычи не упустили; от меня остались только рожки да ножки». Друзья от него отворачиваются, даже Гюго с ним холоден. За преступление против нравственности Верон, заказавший ему текст для «Revue de Paris», расторгает с ним договор. Внезапно потерявшие зрение директора театров перестают его замечать, и Гарель, разумеется, среди них, поскольку немало потерял в этой затее: не только затраченное на постановку, но и три тысячи вознаграждения Александру плюс вексель на две тысячи. «Таким образом, временно я от театра отказался».

К счастью, не от литературы. Он пишет новеллы, начинает писать «Впечатления о путешествии», которые выйдут в феврале 1833 года в «Revue de Deux Mondes». Из первых его исторических сцен, напечатанных в том же журнале, Анисе Буржуа и Локруа сделают инсценировку «Перрине Леклерк», финансовый успех которой компенсирует провал «Сына эмигранта». С легким сердцем Александр возвращается к «Галлии и Франции» как к «длинному введению» к другим историческим текстам, которое «содержит в себе наиболее важные факты нашей истории, начиная с обоснования германцев в Галлии до раздела ее между Францией и Англией после смерти Карла Прекрасного»[137]. Само собой, что до того, как он замыслил свою книгу, Александр не знал ровным счетом ничего об этом почти девятивековом периоде истории, можно даже сказать, что он выбрал его в результате жеребьевки. Так как он не мог сочинить все сам, он начинает изучать «Историю Франции в вопросах и ответах», написанную неким аббатом и предназначенную для его коллег, «самым серьезным образом принимая во внимание заметки в жанре нижеследующих, заключающие каждую главу как некое поэтическое резюме:

В год четыреста двадцатый первый царь наш ФарамонИздавал, и тем известен, свой салический закон.

Однажды в его кабинет, не постучав, входит Корделье-Делану. Александр быстро прячет учебник. Корделье-Делану хмурит брови, должно быть, что-то неприличное, пусть Александр немедленно покажет. В смущении запоздалый в развитии школьник подает ему книгу. Корделье-Делану пожимает плечами, право же, если Александр хочет всерьез заняться нашей древней историей, пусть лучше познакомится с «Письмами об Истории Франции» Огюстена Тьерри или с «Историческим опытом» Шатобриана, а потом уже обратится к источникам.