Илья Вергасов - Крымские тетради

...Кто вынес голод, видел смерть и не погиб нигде,

Тот знает сладость сухаря, размокшего в воде,

Тот знает каждой вещи срок, тот чувствует впотьмах

И каждый воздуха глоток, и каждой ветки взмах...

дед даже привстал, воскликнул:

- Цэ ж про нас!

Ушел Виктор в далекие восточные леса - там теперь Центральный штаб.

Как мне его потом недоставало!

Стою на тропе, кого-то жду. "Кого же?" - спрашиваю себя. Да комиссара... Вот он покажется из-за дерева, высокий, в шлеме, высморкается, скажет: "Опять простудился".

Где он?

Недавно узнал: он вроде своеобразного секретаря парткома всего партизанского движения. На плечах - партийная работа в отрядах. Трудное дело! Шагать, шагать по Крымским горам...

"Мы ехали шагом, мы мчались в боях... И "Яблочко"-песню держали в зубах. И песенку эту поныне хранит трава молодая - степной малахит..." эти светловские строчки сопутствуют мне до сих пор. И всегда помню, что услышал я их о,т Виктора Домнина, нашего комиссара.

38

Мы в заповеднике. Здесь край партизанский, живой.

Но связи с Севастополем по-прежнему нет. Кто заменит радиста Иванова?

Радисты нашлись, но никто не знал, на какой волне наш Иванов связывался с городом, каким шифром вел передачу.

...Севастополь ничего не понимал: была связь - и нет ее! Ждали сутки, другие, секретарь обкома партии Меньшиков то и дело заглядывал в аппаратную. Наше молчание было необъяснимым - ведь никто в городе не знал, что мы на ледяной яйле оставили радиста.

Эфир упорно молчал.

Терлецкий, подлечившийся, помолодевший, ожидал назначения в пограничную часть. Он уже побывал в гостях в полку майора Рубцова. Его обнимали, тискали, поздравляли. Рубцов обещал выхлопотать его на службу, в свою часть...

Как-то Терлецкого срочно разыскали и привели прямо в кабинет Меньшикова. Секретарь обкома без обиняков заявил:

- Беда, Александр Степанович. Что в горах случилось, не знаем, но связи с отрядами нет.

- Как это нет? - ахнул Терлецкий.

- Горы молчат. Ушли отряды в заповедник и молчат. Вот так, Александр Степанович.

- Ясно...

- Мы высадим вас и двух радистов. Все уже готово.

...Поднялись к дороге. Терлецкий и два радиста. Терлецкий прислушался. Тихо.

- Пошли, - шепнул и побежал через дорогу. За ним радисты. Он в кизильник, на тропу и тут... взрыв! Наскочили на секретную мину. Радисты погибли. Терлецкий упал без памяти.

Утром жители поселка Байдары увидели, как дюжие фашисты вели по улице высокого советского командира в изорванной, окровавленной шинели, с забинтованной головой.

В комендатуру сгоняли жителей поселка. Вводили поодиночке, показывали на контуженного командира, лицо которого уже разбинтовали.

Серые глаза Терлецкого неподвижно смотрели на того, кого к нему подвели. Комендант спрашивал одно и то же:

- Это есть кто?

Те молчали, хотя знали Александра Степановича, застава которого была за перевалом у самого моря. Очная ставка продолжалась и на следующий день, на этот раз отвечали жители деревни Скели. Торопливо подошел худощавый мужчина нарукавным знаком полицейского и крикнул:

- Так это же Терлецкий! Начальник Форосской заставы и конечно, партизан.

* * *

Невдалеке от Байдарских ворот стоит одинокая церквушка. Здесь до войны был ресторан, сюда приезжали туристы и с площадки, что за церковью, любовались Южным побережьем.

В холодный мартовский день несколько женщин, в потрепанной одежде, с узлами на худых плечах, испуганно жались к подпорной стене. Снизу, со стороны Ялты, истошно сигналя, приближалась черная машина. Остановилась. Немцы в черных шинелях вытащили из кузова чуть живого человека. Он не мог стоять. Фашисты опутали веревкой колени лежащего и потащили к пропасти. Что-то влили ему в рот и поставили над самым обрывом. Подошли офицер и скельский полицейский. Офицер что-то кричал, показывал вниз, на Форос, на море. Скельский полицай заорал:

- Признавайся, дурень! Сейчас тебя сбросят в пропасть...

Офицер отступил на два шага, а полицейский намотал конец веревки на чугунную стойку парапета.

Фашисты толкнули Терлецкого в пропасть. Зашуршали падающие камни. Крикнула одна из женщин и замерла.

Офицер долго смотрел на часы. Взмахнул рукой. Солдаты тянули веревку показались посиневшие босые ноги. Терлецкого бросили в лужу, он шевельнулся, открыл глаза, пристально посмотрел на женщин, наклонил голову и стал жадно пить. Его торопливо подхватили под руки, подняли, швырнули в машину. Она умчалась в сторону Байдар.

- Это Катин муж, нашей официантки. Да, Екатерины Павловны. У нее сынок - Сашко.

- Господи, что они сделали с человеком!

...Выдался ясный день. Ударили барабаны. По кривым улочкам забегали солдаты, полицаи. Жителей Скели согнали к зернохранилищу, на выдвинутой матице которого болталась петля.

Под Севастополем гремели пушечные залпы.

Терлецкого волокли по улице. Бросили под виселицу.

Еще залп. Внизу, в Байдарской долине, - облако густого дыма. Это ударила морская батарея. Терлецкий вдруг поднял голову, прислушался и долго смотрел на молчаливую толпу, потом подошел к табуретке под петлей, оттолкнул палача и сам поднялся на эшафот.

Залпы грянули с новой мощью - один за другим. Терлецкий повернул лицо к фронту и, собрав последние силы, крикнул:

- Живи, Севастополь!

Тетрадь третья. За Басман-горой

1

Бахчисарай - городок древний, бывшая столица татарского ханства. Он втиснут в ущелье, как противень в духовку. Улицы узкие, дома-мазанки с глухими стенами наружу, черепица на крышах замшелая. И вообще здесь многое кажется замшелым: и бывший ханский дворец с обшарпанными минаретами, полутемной посольской, гаремом, и серые двухэтажные дома с высокими венецианскими окнами, и сизые подпорные стены, с которых сочится вода.

Оживлена одна улочка - центральная. По ней два раза в день прогромыхает автобус с открытым кузовом - рейсовый нз Симферополя, проскочат две-три машины из Ялты - экскурсанты во дворец; бывает, пройдет пролетка с местным начальством. Дымят шашлычные, пахнет перекисшим вином и катыком - кислым козьим молоком.

В воскресные дни толпится народ - разноязыкий, шумливый, охочий до шашлыков, караимских пирожков и, конечно, до белого вина, которое здесь дешевле газированной воды с сиропом.

Много стариков. Они на виду зимой и летом. В шапках, с сухими спинами, подпирают каменные заборы, щелками глаз следя за прохожими. Молодежь их почитает, но сторонится. Вообще горожане смотрят на старцев, как на отжившие век деревья в саду.

Городок - районный центр, но главная жизнь не здесь, а в знаменитых долинах: Качинской, Альминской, Бельбекской. Там сады роскошные, виноградники, на горных делянках - душистый дюбек, там работящий люд.