Виктор Конецкий - Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

Я пишу всякие глупости потому, что стесняюсь, и потому, что не знаю, что надо писать знаменитым писателям. Почему Вы не сочиняете сказок? Тогда бы я Вам написала много умных и полезных вещей. У меня братец двоюродный живет в Киеве, я рассказываю ему сказки на ночь, и он, бедняга, всю ночь не спит. Вообще, я действую людям на нервы. Например, мой отец (он с нами не живет) пришел как-то кран чинить, и мы пили чай, а чашки и блюдца снаружи перламутровые. Он так спокойно и шутливо спросил, что это за чашки, а я ему сообщила, что мы их только керосином полощем, чтобы продезинфицировать. Чай он, естественно, больше не пил.

Мне всего 15 лет, поэтому, наверное, я немножко с приветом. Но если Вы опубликовали рукопись типа, который убежал в рыбу, то Вам мое письмо должно быть интересно. У меня подруга собирается поступать на психфак и все время меня тестирует. Если ее послушать, то просто поражаешься, как это я еще не в дурдоме. Как Иван Бездомный. Но он был нормальный.

Вы любите писать глупые вещи на бумаге? Сейчас Вы думаете, что всю жизнь этим занимаетесь. Если любите, то не надо стеснять себя.

В. В.

Ленинград. 1986

Я люблю Ваши книги именно потому, что с первого же знакомства поверила безоговорочно каждому слову, и как замечательно, что за 20 лет не было у меня случая разочароваться или устыдиться.

Мне кажется, я читала все, что Вы написали, и многое из того, что писали о Вас. Не все ложилось в душу одинаково, но каждая новая книга… Волнуюсь, будто ребенок мой делает что-то впервые сам…

Когда-то прочла у Вас, что пишут Вам женщины, «не состоявшиеся как женщины». Ко мне это не относится, тут все у меня в порядке. Ну а то, что в большинстве женщины пишут, не должно Вас огорчать, они просто более эмоциональны и менее ленивы. А может быть, и тоньше чувствуют?..

И. Н.

Крым. 1986

Вчера забавный сон приснился. На звонок открываю дверь. На лестничной клетке в кресле сидите Вы, держите на коленях рыжего котенка и спрашиваете: «Вам морские волки нужны?» От смеха и проснулась.

Откуда у Вас обида на женщин? Или это кокетство? За всю жизнь стоящую не нашли?…

Люблю перечитывать Ваши книги. Мне думается, что так и надо писать сейчас, в наше время. Т. е. ничего не выдумывать, а постараться выразить то, что в тебе накоплено. И вовсе это не должны быть бесспорные суждения, истины. Я с Вами не во всем согласна, многие Ваши суждения мне кажутся неверными и даже, простите, легкомысленными. Ну и что? Каждый имеет на это право…

Н. Казакова

Дубна. 1986

Ваши книги много сделали в нашей жизни доброго, они сумели так нам помочь, как ничто. И в самые трудные, тяжелые моменты жизни помогают успокоиться и уравновешивают наше душевное состояние. Моего мужа (он был моряком) уже нет в живых, он перенес 33 операции, 3 года пролежав в госпитале после тяжелого ранения 1944 года. Когда нет никаких сил сопротивляться той боли, которую я ношу и буду носить в своей душе, я беру Ваши книги и попадаю в свою молодость, попадаю в среду, где много порядочности, доброты и теплых, хороших человеческих отношений, и мне делается легче. Примите от меня низкий, земной поклон. Да отведет судьба свой лик суровый от всех ведущих в море корабли.

М. Н. Маслова

Москва. 1986

Прочитав Ваше повествование о Казакове, не могу удержаться, чтобы не написать. Почему? Да потому, что справедливость в жизни — это одно, а уж несправедливость в искусстве, тиражированная колоссальным тиражом, — это уже беда не моя лично, а миллионов. Откуда у Вас эта смердяковщина? Откуда упрямое желание подчеркнуть, что все неразумное, мерзкое — непременно русское? Мало, что ли, льют на нас многие и многие писатели, кинематографисты и т. д. иных национальностей? Пользуясь долготерпением и укоренившимся в нас интернационализмом? (А он русским более свойствен, чем кому-либо другому. Вспомните наше низкопоклонство и вспомните историю. На каких только баррикадах не сражались русские, за свободу каких только угнетенных не дрались! Даже в Эфиопии, даже на о. Ломбок!)

Вы писатель, которого любят и читают, которому верят, Вы все время становитесь в позу презрения к своему народу. Перед кем Вы вертите бедрами? Чье одобрение стремитесь заслужить? Почему это «отличные ребята», матросы из крестьян, «уже не крестьянство, а выходцы из него», а торговцы, потерявшие человеческий облик, — не выходцы? Вот они-то как раз скорее выходцы!

Или в рассуждении «есть Бог» — «нет Бога». «Середину» между этими полюсами каждый проходит по-своему, с мучительными колебаниями и раздумьями, не всегда, кстати, осознаваемыми. Странно утверждать, что «середина неинтересна», да еще именно «русскому человеку»! Почему? Откуда Вы это взяли? Почему Вы уверены, что француз, немец, англичанин по-иному проходят эту «середину»? И откуда Вы знаете, как ее минует каждый русский? Зачем Вам эти пижонские наскоки? Зачем Вы идете против того, чему присягаете вслед за Чеховым: «Дай мне Бог никогда ничего не говорить про то, чего хорошо не знаю». Но — говорите.

Далее, Вы пишете: «Чем человек умнее, тем ему необходимее умный собеседник — это азбучная истина. Чехов чуть не весь век терпел Суворина и с ним переписывался, хотя и никогда его порядочно не любил и давно раскусил, а терпел до самого Дрейфуса, потому что старая и подлая лиса умен был бесовски». Чехов «терпел» Суворина! Да Суворин много лет в буквальном смысле слова спасал Чехова! Платил за него долги, списывал их, давал ему деньги по первой просьбе и, не ограничивая, возил на свой счет за границу, ибо разговоры Чехова о возвращении долга за это так и остались разговорами. Правда, какую-то мелочь Суворин принимал от Чехова в счет долга, чтобы успокоить его совесть. Но и только!.. Любил ли его Чехов? Он постоянно и всем писал о доброте и благородстве Суворина, о его бескорыстии и щедрости…

Как раз в год вселенской шумихи, организованной вокруг Дрейфуса, он пишет Суворину: «Сестра в восторге от Вас и от Анны Ивановны, и я рад этому несказанно, потому что Вашу семью люблю, как свою».

И еще. Как писатель, который ведет за собой умы, Вы обязаны знать истинное положение вещей. А для этого должны изучить еврейский вопрос. Ныне он — главный. Если перед войной Второй мировой главенствующей силой в политике был фашизм, то сейчас — сионизм. Он в сто раз страшнее фашизма…

Нас пугают неофашизмом. Но исторические явления возвращаются только как фарс. Действительно, и это движение захвачено сионистами, решившими «предотвратить антисемитизм», на самом же деле превратившими его, как они сами шутят, в «кошерный фашизм»…