Георгий Арбатов - Человек системы

Но это не значит, что у Брежнева не было сильных сторон; он был особенно искушен, даже изощрен, хитер и изобретателен в аппаратной борьбе. В общем, он сумел, пусть медленно, но, не рискуя конфликтами и срывами, вытеснить, «выжать» из руководства всех своих соперников и недоброжелателей. И без кровавых репрессий, как Сталин, и даже публичного словесного уничтожения, как Хрущев, он обеспечил полное послушание, покорность и даже вселил страх в души своих соратников (его ведь действительно боялись и такие люди, как Андропов и Громыко, мне кажется, Суслов тоже, не говоря уж об остальных). Брежнев очень ловко манипулировал властью, удерживая каждого на том месте, на котором, по его мнению, тот или иной человек ему был удобен. Взять хотя бы институт второго секретаря ЦК КПСС, почти всегда неконституированный, но неизбежный из-за огромной власти Секретариата ЦК, а значит, и объема дел, подведомственных ему при существовавшем всесилии партийного аппарата. И очень неудобный для генерального (или первого) секретаря, поскольку второй имел большую притягательную силу для аппарата и членов ЦК, областных секретарей и т. д. по той простой причине, что он вел Секретариат, а им постоянно надо было решать повседневные большие и малые дела. Притягивая же руководящие кадры, неизбежно становился потенциальным источником соперничества или хотя бы человеком, с которым надо делить власть.

Хрущев после явно провалившихся экспериментов с Козловым и Кириченко установил порядок, при котором Секретариат по очереди вели секретари ЦК, члены политбюро. Когда Хрущева освобождали, о введении официального поста второго секретаря ЦК заговорил на октябрьском пленуме Н. Подгорный. Брежнев этого, по-моему, ему не забыл и вскоре перевел его в президиум Верховного Совета СССР, но тут же установил свой порядок. При нем постоянно были два человека, которые вели Секретариат либо, во всяком случае, претендовали на это. И соперничали за власть не с генеральным секретарем, а друг с другом – точнее, соперничали за право быть «более вторым», чем конкурент (напомню, вначале это были М.А. Суслов и А.П. Кириленко, потом, когда Кириленко заболел и фактически вышел из строя, на этот пост был продвинут К.У. Черненко, а когда умер Суслов, в ЦК тут же перевели на роль одного из вторых секретарей Ю.В. Андропова). Словом, в аппаратных играх, в аппаратной борьбе, то есть в тех реальностях власти и политики, которые тогда существовали, Брежнев отнюдь не был простаком. Наоборот, в делах и в среде, в которых он вырос, в этих политических шахматах он был настоящим гроссмейстером. Не все это сразу поняли, за что потом и расплачивались.

И еще одно. В вопросах власти он был большим реалистом, понимая реализм традиционно, в политических параметрах, сложившихся при Сталине. То есть когда власть лидера определялась не успехами экономики, уровнем благосостояния народа, популярностью политики руководства и благоприятным общественным мнением, а прежде всего силой, настоящей, грубой, физической силой, на которую тот мог при нужде опереться.

Потому он очень заботился о том, чтобы сохранять контроль над армией и КГБ. И он его имел. Не только из-за того, что с 1967 года во главе КГБ был поставлен лояльный к нему Андропов, a министром обороны после смерти не очень надежного Гречко тоже стал «свой» человек – Д.Ф. Устинов. И там, и там он на разных уровнях имел и других «своих» людей, и руководители обоих ведомств об этом знали, каждодневно ощущали себя под контролем и потому были вдвойне лояльны.

Брежнев понимал и значение для власти средств массовой информации. Особенно главных из них – Гостелерадио и «Правды». И там, и там у руководства стояли люди, полностью ориентирующиеся лично на него.

Это, так сказать, сильные качества, важные для Брежнева самого. А были ли у него положительные качества, существенные для общества? По моему убеждению, были, во всяком случае, в первые годы и, конечно, до того момента, как он заболел. Среди них я прежде всего назвал бы отсутствие склонности к экстремистским, авантюрным решениям. В его внешнеполитической деятельности это довольно быстро развилось в искреннюю поддержку политики смягчения международной напряженности, улучшения отношений с другими странами, ограничения вооружений.

Умеренность, отсутствие стремления к ужесточению политики, нелюбовь к острым политическим «блюдам» проявлялись у Брежнева и в подходе к внутренним делам. Притом в условиях, когда многих в руководстве тянуло к ужесточению, возврату к старым методам. Он конечно же не дал этой тенденции решительного отпора. А нередко ей уступал, тем более что во многом разделял образ мыслей своих коллег, но только лучше, чем они, осознавал свою ответственность, опасался запятнать свое имя, пойдя во всем у них на поводу. И, кроме того, насколько я могу судить, он во многих случаях амортизировал этот натиск, давление справа.

Эти положительные стороны деятельности Брежнева, конечно, не решали всех назревших проблем страны, не могли даже остановить набиравшие силу негативные процессы. Но они все же предотвращали в течение ряда лет многие дополнительные неприятности, которые могли бы произойти при тогдашнем уровне руководителей и их политических настроениях.

Все дело, однако, было в том, что Брежнев оказался не «проходным» лидером, правившим короткое время, а находился на высоком посту первого в стране человека целых восемнадцать лет. Притом в период, когда задача не сводилась к тому, чтобы «не раскачивать» государственный корабль, когда нужно было в продолжение курса XX съезда КПСС осуществлять радикальные изменения во всех сферах жизни общества. На это Брежнев был органически неспособен, в чем вскоре пришлось убедиться и тем, кто под впечатлением реформы 1965 года все же на что-то надеялся.

Почему? Из-за тех своих слабостей, отрицательных черт, о которых говорилось выше. У него не было ни представления о глубоких переменах, в которых нуждается страна, ни умения, если бы ему даже кто-то план таких перемен предложил, в нем разобраться, верно его оценить и провести в жизнь. Это был лидер, смотревший назад, неспособный подняться над старым.

Теперь коротко о личных чертах Брежнева. И я бы начал с положительного, тем более что и он сам умел и любил показывать именно эти, хорошие свои стороны. В принципе (до болезни – я снова вынужден сделать эту оговорку) это был человек, не лишенный привлекательности, даже известного обаяния. Он не был жесток (хотя, по-моему, был достаточно злопамятен). В обхождении – прост, умел (и, по-моему, любил) проявить внимание к окружающим – во всяком случае, к тем, кого хотел склонить на свою сторону. Во многих делах (особенно связанных с войной и своими военными воспоминаниями) был даже сентиментален. Друзей старых, если они его не предавали, помнил, как правило, не оставлял без поддержки (в ИМЭМО работали его однополчане – в отношении них он проявлял заботу). Не любил объясняться с людьми в случае конфликтов, вообще предпочитал избегать неприятных разговоров. Что, впрочем, оборачивалось нередко очень дурным образом: люди, которых незаслуженно очерняли, оклеветали, даже не имели возможности защититься, а иногда просто не знали, за что вышли из доверия и попали в опалу.