Камрань, или Невыдуманные приключения подводников во Вьетнаме - Юрий Николаевич Крутских
Выждав сутки, немного отдохнув и придя в себя, Самокатов предпринял ещё одну попытку вернуть утраченные позиции. На следующую ночь, дождавшись, когда я успокоюсь и покрепче засну, он направил ко мне своих исполнителей. Размотав шланг системы ВПЛ[31], они просунули под одеяло её диффузор-разбрызгиватель и врубили пену.
Я проснулся не сразу. Промелькнувший мимолетный сон вызвал ощущение какой-то необъяснимой тревоги, мне казалось, что я проваливаюсь в болото и со всех сторон ко мне подступает густая вонючая жижа. Я проснулся и открыл глаза, лишь когда пена уже заполнила всё пространство под одеялом, хлопьями стала вываливаться наружу и едкой лавой поползла на лицо. Первой мыслью было, что произошло что-то непоправимое. Я встрепенулся, задёргался, но тишина в отсеке и змеиное шипение диффузора под боком навели меня на мысль, что никакая это не авария, а подлые происки оппонентов, жаждущих взять реванш. Откинув тяжёлое, напитавшееся водой одеяло, облепленный пеной с ног до головы, я спрыгнул в средний проход. В полумраке ночного освещения перед моим взором предстало страшное зрелище. Койка, на которой я только что спал, походила на средних размеров облако. Таинственно искрясь и переливаясь, оно шевелилось, шипело и быстро увеличивалось в размерах.
Я выключил систему ВПЛ. Шипение и рост облака тут же прекратились. Откуда-то из темноты прорвался из последних сил сдерживаемый смешок, затем ещё кто-то не выдержал и тоже захлебнулся в прерывистых спазмах. Ни слова не говоря, я взял первое попавшееся полотенце, смахнул с лица хлопья пены и обтёр руки-ноги. Никакого раздражения, злости и растерянности я не испытывал. Было несколько обидно за такое к себе отношение, но я прекрасно понимал, что годки так просто не поступятся своими интересами, и факт моего водворения в седьмой отсек на постоянное место жительства не воспримут так смиренно, как этого хотелось бы мне. Поэтому подобный вариант развития событий я в принципе предвидел. Единственно, на что я досадовал, — это на тупость моих противников. Они не в состоянии были сообразить, что поставили меня в положение, из которого нет уже дороги назад, и все их попытки вернуть утраченные позиции совершенно бессмысленны.
Поняв, что и сегодняшняя ночь оказалась безнадёжно испорчена, я решил остаток её вновь посвятить воспитательной работе. От строевых занятий на палубе я сразу отказался, вовремя сообразив, что в промокшей до последней нитки одежде долго на морозе не протяну. На это, очевидно, и рассчитывали Самокатов и Ко, разрабатывая свой коварный план мести. Но они опять просчитались. Видно, не смотрели они наш известный патриотический фильм «Александр Невский» и не слышали произнесённые князем крылатые слова «кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет». Система ВПЛ и стала для них тем самым разящим мечом!
С истошным криком:
— Учебная тревога! Пожар в отсеке! Горят матрацы на койках по правому борту! — я на полную мощность врубил ВПЛ и принялся старательно поливать пеной все без разбора койки по правому борту. Затем я так же качественно пролил койки и по левому борту. Потом с криками: «Пожар! Спасайся, кто может!» стал бегать по отсеку и поливать всё и всех возникающих у меня на пути. Бачок пенообразователя был наполнен под завязку, воды тоже хватало, поэтому, прежде чем иссякли запасы пены, весь отсек был похож на огромный живой сугроб, внутри которого бродили, натыкаясь друг на друга, облепленные струпьями пены осовелые, потерянные, как зомби, тела.
Завалив таким образом сугробами весь отсек, отчего близость Нового года стала ощущаться гораздо острее, я как ни в чем не бывало намотал на барабан шланг ВПЛ, привёл систему пожаротушения в исходное состояние и занялся приведением в порядок своего спального места. Безмолвно, в гробовом молчании опасливо поглядывая по сторонам, народ последовал моему примеру. Через некоторое время сугробы начали таять, оседать, и по отсеку побежали полноводные весенние ручьи.
Уборка продолжалась до утра. Работали все, даже я и Самокатов. Честно говоря, было порой больно смотреть на дело рук своих: сморщенные, скукоженные, промокшие до последнего перышка подушки, флагами расцвечивания развешенные на просушку сырые наволочки и простыни… Одеяла и матрацы полностью просохли только к лету, когда появилась возможность высушить их на солнце, но после третьей бессонной ночи на такие мелочи, как мокрое одеяло и хлюпающий матрац, никто уже не обращал внимания.
Несмотря на некоторые бытовые неудобства, сорванный голос, отмороженные ноги и прочие малоприятные последствия глобального противостояния, результатами своей начальственно-педагогической деятельности я был в общем-то доволен. Реваншистских попыток по пересмотру итогов «битвы за койку» больше не предпринималось. Также ни у кого не возникало сомнений в правомочности существования воздвигнутого мной «нового мирового порядка».
Чуть позже, на берегу, когда появилась такая возможность, я имел с Самокатовым конфиденциальный разговор. Без обиняков я объяснил, что двухметровый рост и пудовые кулаки ему по жизни не сильно помогут, если не начнет наконец-то включать мозги. Пусть в армию берут здоровых, но спрашивают-то как с умных! Вот и в нашей ситуации придётся уяснить: чтобы жить спокойно и не доставлять проблем себе и окружающим, ему придётся либо меня убить, либо полностью подчиниться. Буквально на пальцах я ему объяснил, чем нам обоим не выгоден первый вариант и почему предпочтительней другой. Самокатов долго думал, взвешивал все «за» и «против» и к обоюдному удовлетворению сторон вынужден был остановиться на втором варианте.
Последние дни ссылки были особенно тяжки — морозы придавили за тридцать, в седьмом от влажности на подволоке впервые — даже на памяти старожилов — образовались сосульки. Если отсек долго не проветривать, становилось, конечно, теплее, но от недостатка кислорода все начинали, как рыбы, жадно хватать воздух, а кое у кого возникали даже галлюцинации. Не знаю, чем бы всё это закончилось, но Бог услышал молитвы комсомольцев, коммунистов и беспартийных, и скоро нас поставили к пирсу.
Сразу же после швартовки ко мне подошёл мой друг Гена Корячкин, дежурный с соседней подводной лодки, и участливо поинтересовался:
— Слушай, а что это у вас за концерт там был? Выхожу ночью на пирс покурить — понять ничего не могу. Песни кто-то горланит! Я сначала подумал, радио играет… Потом прислушался — там ещё и матом кричат, по радио вроде не должны. Ну, думаю, перепились на тридцать пятой все к чертям. А хорошо, блин, поёте!
52
