Евгенией Сомов - Обыкновенная история в необыкновенной стране

Начиная с первого класса, нам в школе внушали, что германский фашизм представляет угрозу нашей стране, как и всему мировому коммунистическому движению, а сам Адольф Гитлер и его партия — враги прогрессивного человечества. Но каково же было наше удивление, когда в 1939 году на уроке истории нам объявили, что «Гитлер борется против мирового империализма, и в этом деле он наш союзник». Смотрим в газеты: министр иностранных дел Германии фон Риббентроп прибыл в Москву на переговоры со Сталиным, а затем наш нарком иностранных дел Вячеслав Молотов жмет руку в Берлине Адольфу Гитлеру. Вот тут и разбери. «А как же немецкие коммунисты, томящиеся в тюрьмах, и их вождь Тельман?» Ведь мы, пионеры, пели песню: «Мы отбили Димитрова, надо Тельмана отбить».

Через некоторое время и от независимой Польши ничего не осталось: новые друзья-союзники, Германия и СССР, захватили ее и разделили на две части. В школе объясняют: «Мы подали братскую руку помощи нашим братьям — западным украинцам и освободили их из-под ига польских панов!».

Началась Вторая мировая война. В журнале для школьников «Техника молодежи» я рассматриваю картинки немецких самолетов, знаменитые пикирующие бомбардировщики «Юнкере», которые каждый день сбрасывают бомбы над Лондоном. Наш союзник Германия захватывает в Европе страну за страной. Не существует больше независимой Франции, Чехословакии, Бельгии, Югославии, Греции.

Сергей Иванович ворчит: «Французы-то без выстрела все сдали. Где же линия Мажино, где французская армия, где гордый французский дух?!».

Как-то весной на первомайском празднике мы с сестрой оказались на Марсовом поле в центре города. Смотрим, развеваются два поставленных рядом огромных знамени: советское — красное и немецкое — коричневое с большой свастикой в белом кругу! «Интересное дело — эта политика, — подумалось мне, — если в ней так быстро все может меняться». После подписания пакта Риббентроп-Молотов выпустили из следственной тюрьмы на Литейном и нашего дядю Александра Майера, а также всех других немцев, сохранивших свое немецкое гражданство. Перед этим их откармливали две недели, затем одели в новые костюмы и передали в руки германского консула. Уже через месяц наш дядя и вся его семья, тетя Соната и Шурик, разгуливали по Берлину.

Нас позднее тоже «выпустят» из нашего города, но только в противоположном направлении — в Сибирь. Чем интересна была советская политика, так это своей непредсказуемостью.

Лето 1941 года выдалось очень жарким. Мы с сестрой под присмотром няни Насти посланы на отдых в глухую по тем временам деревню Киёво, в 30 километрах от Старой Руссы.

Крестьянская бревенчатая изба с высоким крыльцом. Хозяйка стряпает в русской печке, а мы ей носим воду на коромысле из колодца. Я сплю на набитом свежим сеном матраце, в большой горнице, а из угла смотрят на меня множество ликов святых — огромный иконостас с лампадой, которая зажигается по воскресеньям. Широко раскрытые глаза Христа и Богородицы направлены прямо на меня, но какую весть они несут мне, понять я не могу. От этого иконостаса вся изба приобретает особую торжественность.

Маечка, моя сестра, старше меня почти на три года, решила в это лето поработать в геологической партии коллектором. Партия вела топографическую съемку местности по заданию Нефтяного геолого-разведывательного института. Я же был совсем свободен и делал что вздумается. Вот только купаться мне одному в речке не разрешалось, а только вместе с сестрой, так как она хорошо плавала.

Однажды ярким солнечным утром, а это было утро 22 июня 1941 года, мы с сестрой и другими деревенскими ребятами купались в речке, переплывая на другой берег. Вдруг видим, как к берегу подбежали дети геолога и что-то кричат нам, размахивая руками. Первой мелькает у меня мысль: «Мама приехала нас проведать!». Подплываем ближе и слышим: «Война! Объявлено по радио — война!».

— С кем война-то?

— С Германией!

— Как?!

— Немецкие самолеты бомбили уже много наших городов!

— Почему же они нас бомбят, а не мы их? — недоумеваю я. Бежим к зданию колхозного правления. А там уже толпа крестьян. Шум, неразбериха, каждый свое кричит. Но вот и радио: «Немецкие войска начали наступление по всей западной границе…».

Мне, так и совсем не страшно. В школе нас к войне хорошо подготовили. И действительно, кого мы только не били: и японцев, и финнов, и поляков. Возникает радостная надежда, что ненавистную школу на период войны отменят. Кроме того, наконец-то мы увидим, как действуют наши доблестные танкисты и летчики. И уж конечно, и к нам попадет в руки оружие, особенно трехлинейная винтовка образца 1916 года, которая, по словам нашего военрука, нас всегда выручала.

Прошел почти месяц, но в нашей деревне ничего не менялось, никаких признаков войны. Каждый вечер мы приходим в избу к геологу, и он читает всем вслух выдержки из газеты, вроде: «Нанося удары противнику, наши войска, выравнивая линию фронта, оставили города…».

Итак, движутся. На нас движутся. Уже под Псковом и Порховом, а там и до нашей Старой Руссы рукой подать. Наконец, в небе появился военный самолет. Люди смотрят, щурятся: «Наш? Да нет, не наш, наш по-другому бурчит…». Полетал, полетал и улетел. Это было первое мое знакомство с немецкой техникой.

В деревне уже почти не осталось мужчин. Все военнообязанные, собрав в мешочки сухари и сало, ушли рано утром с председателем колхоза в городской военкомат. В деревне остались одни бабы, старики, да дети.

Через две недели, утром у здания правления стоят много телег и лошадей, а кругом большая толпа баб и стариков. На подводах узлы, шубы, валенки и дети. Кругом плач и причитания. Оказалось, что пришел приказ об эвакуации населения. В центре стоит какой-то незнакомый человек в гимнастерке: «Говорю я вам, всех он вас поубивает, а вначале насиловать будет!». Тихие голоса: «А может, не всех?.. Наша-то армия спасать нас тоже будет…».

Уехали на восток подводы с привязанными к ним коровами и бегущими вслед собаками. Но в деревне все же остались некоторые старики и старухи. А еще через день появились и молодые ребята: где-то в лесу прятались. Ведь, действительно, «может быть, и не всех».

Мы домогаемся у нашего геолога: «Что будет с нами? Почему мы остались здесь?». Он бурчит в ответ: «Приказ не получен» и каждый день ходит пешком в город звонить начальству в Ленинград. А фронт все ближе и ближе.

Наконец, пришел этот долгожданный приказ. Но теперь уже ни лошадей, ни автомашин нам не достать. Единственная дорога на север к Старой Руссе запружена отступающими войсками и жителями. Солдаты почти все без оружия, многие босые и без ремней. Вдоль дорог по полям бродит брошенный колхозный скот. Коровы мычат от распертого молоком вымени. В воздухе теперь часто появляются немецкие самолеты, но толпа к ним безразлична. Они летят бомбить Старую Руссу. А город уже горит, и в воздух поднимаются клубы черного дыма.