Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого

Из письма Льва Правдина Гайре Веселой

Очень хорошо, что Вы собираете материалы об Артеме.

Мне кажется, он был одним из немногих, которые, если не сознанием, то сердцем понимал многое, что только сейчас делается очевидным.

Все его книги: «Реки огненные». «Гуляй Волга», «Россия, кровью умытая» — это, мне кажется, книги бунтарские. Он не любил благополучия, успокоенности, благодушия и воевал с ними в своих книгах. […]

Я очень стараюсь вспомнить архитектонику его речи. Но одно достоверно: говорил он короткой фразой, пропускал сказуемые и всю словесную шелуху тоже отбрасывал.

Из воспоминаний Виктора Баныкина

Виктор Иванович Баныкин (род. 1916) — прозаик. Родился в Ставрополе-на-Волге. Печататься начал с 1937 г. Автор книг «Рассказы о Чапаеве» (1939), «Фомичевы» (1952) и др.

Тяжко говорить об Артеме Веселом в прошедшем времени. Более двух десятилетий нет среди нас писателя, писателя необыкновенной самобытности, всем своим обликом так похожего на русского заволжского мужика, прадеды которого в незапамятную седую старину породнились с монголами. Нет среди нас волгаря Николая Ивановича Кочкурова, но стоит взять в руки одну из его книг, написанных кровью сердца, как перед очами встает во весь свой могучий рост этот удивительно живой, трогательно простой, душевный человек.

В 1934 году я работал разъездным корреспондентом районной газеты в городе Ставрополе на Волге.

Из края привезли газеты, и я узнал, что человек, создавший «Гуляй Волгу», приехал из Москвы в Самару — на родину свою. И тут уж мне, только-только заболевшему опасным недугом — писательством, никак не удалось совладать с собой… Махнув рукой — была не была — я отправил в Самару с очередной почтовой тройкой свой первый рассказец Артему Веселому.

Ответ пришел недели через три и уже из Москвы. Мой бедный рассказец вдоль и поперек был испещрен пометками, и пометками колючими, но справедливыми. В том же конверте лежало драгоценное письмецо. Оно, как сейчас помню, было написано карандашом — размашистый, крупный почерк. Поразила меня в этом письме покоряющая сердечная простота маститого литератора. Артем Веселый говорил со мной как с равным. Будто я такой же, как и он, литератор, но вдруг, ну, совершенно случайно, написал ерундовый опус (ведь и на старуху бывает проруха).

За зиму получил от Артема Веселого еще пару писем. И начинались они примерно так: «Виктор! Что ты сейчас поделываешь в своем снежном Ставрополе?» А в конце стояло: «Артем». Письма эти меня согревали, радовали, призывали к смелости и дерзости. Но самым ошеломляющим было для меня третье письмо, полученное в апреле: оно, точно стая весенних журавлей прокурлыкало над моей головой, маня в дальние неведомые края. Артем Веселый звал меня в свои сотоварищи. Он замыслил путешествие по Волге на парусной лодке.

Так впервые в мае 1935 года очутился я в Москве.

Впервые увидел Артема Веселого.

Как-то раз, после покупки походного котелка, Артем Иванович привел меня в Книжную лавку писателей.

— Бунин есть? Чтобы только полный? — спросил он продавца.

Когда же собрание сочинений Ивана Бунина (издание Маркса) было упаковано, Артем Иванович сказал:

— Это тебе. Учись у Бунина. Настоящий русский классик.

С тех пор Иван Бунин, как и Чехов, один из любимых моих писателей.

В конце мая наша немногочисленная экспедиция: Артем Веселый, две его дочки и я отплыли из Кинешмы на большой плотовской лодке вниз по матушке по Волге. Весна и лето 1935 года выдались на диво ненастными и холодными. В первый же день нашего путешествия, под вечер, грянула страшная ливневая гроза. Заведя лодку в первый попавшийся заливчик, мы укрылись брезентовой палаткой. Так в лодке, полупромокшие, и заночевали. А утром сушились у трескучего костра, который Артем Иванович разжег одной спичкой, хотя хворост, земля, трава — все вокруг было закапано увесистыми дождинками.

Артем Иванович не терпел схоластических, беспредметных разговоров о литературе, о писательском ремесле. Плывем, бывало, под парусом по самой середине Волги, плывем молча час, другой, любуясь полноводной красавицей, вышедшей из берегов. И вдруг Артем Иванович скажет:

— Ты, Виктор, меньше читай всякие там статейки критической братии… Их поучения ломаного гроша не стоят. Учись у классиков без гувернанток. Я вот зимой как засел за «Тараса Бульбу» — три месяца читал.

Помолчит, умело правя тяжелым навесным рулем, и добавит:

— Восходы, закаты… гроза, шторм — ко всему приглядывайся. Они всегда разные, как люди. И еще — писатель должен всё видеть, всё слышать. Всё, понимаешь?..

Будучи сам писателем зоркого таланта, точного слуха, писателем виртуозно владеющим сочным, пленительным языком нашим русским, Артем Иванович стремился и меня нацелить, как принято теперь говорить, на нехоженый, и такой тернистый путь…

При сильном попутном верховике особенно ходко, словно белокрылая чайка, неслась под парусом наша лодка, с виду такая неуклюжая. Шли всегда по самому стрежню. И под самым носом лодки-птицы ласково журчала голубая волжская вода. Не раз и не два Артем Иванович с завидным мастерством проводил лодку в каком-то там метре, а может и меньше, от бакена. Вот-вот, думаешь, сейчас лодка заденет бортом за тяжелую крестовину бакена. Но нет, пролетела мимо, и бакен уж позади покачивается на беспокойной волне. Меня Артем Иванович тоже приучал к этой удалой волжской сноровке, хотя я вначале и боялся проводить лодку в опасной близости к бакену. Ведь случись такое: с разлета налети лодка на бакен, и не миновать беды. Но Артем Иванович был неумолим:

— Не трусь! Волга не терпит робких!

Еще в Москве, при знакомстве, Артем Иванович сказал:

— Зови меня просто Артемом. И без всяких там «вы».

Но я ослушался. И никак не хотел тут ему подчиниться, хотя Артем Иванович и сердился.

Под Ульяновском мы с неделю жили табором в тишайшей воложке, [протоке] разбив на златых песочках палатку. Как-то в полдень Артем Иванович, стоя спиной к воложке, вязал сеть, сдвинув набекрень большой пушистый заячий малахай, а я жарил на тагане картошку со свининой. И вдруг налетел ветер — порывистый, сильный. Пески закурились, запели. И в какой-то миг сорвало с прикола лодку. Растерялся тут я, закричал:

— Артем, Артем! Смотри, у нас лодку уносит!

Артем Иванович оглянулся … и засмеялся. Весело, заразительно:

— Давно бы так!

А потом в два прыжка подлетел к берегу, шагнул в воду и схватил веревку, свисавшую с носа лодки.