Иван Беляев - Записки русского изгнанника

Офицеры парка были на редкость симпатичные, особенно капитан Замайский и поручик Домбровский. В парке орудовал также в качестве заведующего гаражом из 12 тяжелых машин неутомимый Володя Сокольский, около года назад переводившийся ко мне в 13-й дивизион.

В парке оставалось всего 2–3 исправных машины. Но с его появлением все остальные стали на ход. Мало того, одну из них мы приспособили под походную лавочку, поставивши на шасси целую будку из легкого дерева, разделенную на две части и оснащенную множеством выдвижных ящиков, откуда быстро извлекались всевозможные предметы солдатского обихода: чай, сахар, спички, мыло, нитки, иголки, конверты и писчая бумага, табак, папиросы, леденцы и пр. и пр.

Но это не была его последняя услуга. 12-е его превращение было еще неожиданнее и чудеснее…

Царский манифест об отречении я привез в парк на другой же день после его обнародования в войсках. Как там, так и здесь, в заключение солдаты подняли меня на руки и долго качали с криками «ура». На другой день, чуть свет, автомобиль подкатил к моему подъезду для возвращения на позицию. Но меня поразило, что шофер поставил его так, что передняя его часть маскировалась открытой дверью. Невольно, движимый каким-то скрытым предчувствием, я заглянул за дверь — на передней части машины красовался красный флаг!

— Это откуда? — вырвалось у меня — Кто вам приказал поставить флаг?

Шофер и его помощник кивают друг на друга:

— Это не я, это Дзирне!

— Это не я, это Зайцев!

— Ну ладно, уберите флаг! Когда мое начальство прикажет, я поставлю, какой захотят, хоть зеленый. А пока не надо нам никакого.

Но в тот же день к вечеру принесли мне телеграмму:

«В парке бунт. Требуют разъяснений. Приезжайте немедленно. Кардей-Замайский».

На квартире меня встречают Замайский и Домбровский. Оба, и «граф», и «маркиз» бледные, как полотно, с красными бантами в петлицах.

— Едем в парк, мы не знаем, что делать! Вчера один солдат наткнулся на пехотного прапора и отдал ему честь. Тот налетел на него: «Ты что же, не присягал временному правительству? А где твой бант? Так вы, что ли, за старый режим? Тот прибежал домой и поднялась буча…

— Не хотите красную ленточку,? Поставить флаг на автомобиль!»

— Флаг я поставлю, когда получу приказание свыше. А ленточку каждый может надевать или не надевать по желанию.

… Въезжаем во двор. Уже сумерки. В полумраке виднеется вся масса солдат, выстроенная в две шеренги, с множеством красных тряпок, болтающихся на красных шестах.

Слезаю с машины и подхожу к строю. Здороваюсь. Ответ звучит как-то нестройно.

— Справа, слева заходи! Обступают меня тесным кольцом!

— Вчера вы дружно качали меня и вынесли на руках в эту машину. Что такое случилось со вчерашнего дня? А я разве в чем изменился? Вот он я, такой же! В чем же дело?

Молчат.

— Ну, смелее, говорите без обиняков. Тут же все и порешим. Протискивается Сокольский.

— Позвольте мне, господин начальник, как выборному депутату, от лица всех собравшихся здесь товарищей изложить вам, в чем именно заключается происшедшее недоразумение. Все дело произошло из-за несознательности наших товарищей, которых смущает новое толкование двух параграфов внутреннего устава, ныне отмененных распоряжением временного правительства: 43 об отдании чести и 48 о курении папирос. Вот, по полномочию всех собравшихся, я, Владимир Сокольский, выборной депутат, прошу вас разъяснить нашим товарищам, что именно отменено текущими распоряжениями и в каком смысле следует истолковывать последовавшие приказы…

Ясно. Во всем этом стаде только двое понимали, куда он гнет: я и «Володя Сокольский!». Надо было людям сказать что-либо в примирительном тоне, чтоб внушить им, что все обстоит благополучно и не произошло ничего, что могло бы вызвать их тревоги и опасения. Через пять минут все лица прояснились — кризис миновал.

— Ну, а теперь, товарищи, в честь нашего любимого отца-командира — ура!

Побросав флаги, вся толпа ринулась ко мне и понесла меня на руках в машину. Мотор уже заведен… Лихой Дзирне элегантно откинувшись назад, одной рукой берется за руль, лихим поворотом проскальзывает через ворота и пускает машину с предельной скоростью.

— До-р-р-р-р-огу, — гудит «паккард» и несется по шоссе…

Последний выстрел

Еще раз, только раз…

Цыганская песня

Армия в полном развале… Теперь уже ясно, что никакие уговоры, никакие обещания не смогут остановить хаоса. Всем руководит невидимая скрытая сила, с которой уже невозможно бороться.

Подобно змее, выжидающей действие своего яда, немцы притаились на время… Сейчас же они неожиданно прорвали наши разложившиеся войска на Золотой Горе и скользящим ударом резанули по тылам. Этого было довольно, чтобы все покатилось назад.

За несколько дней мы очутились уже за Тернополем, по дороге на Збараж. Перед нами части пехоты сменяли одна другую, уступая позицию за позицией и уходя куда-то влево. Появились «ударные батальоны», пытавшиеся восстановить бой. Наконец, однажды утром перед нами показались части 1-го Гвардейского корпуса. Мой командный пост находился в хуторке близ шоссе, откуда ясно были видны позиции нашего дивизиона с приданными к нему четырьмя батареями 3-й артиллерийской бригады, и передовые линии, и высоты, на которых находился Тернополь. Туда, видимо, все время подходят подкрепления, и то и дело там виднеются дымки прибывающих поездов.

В три часа пополудни к хутору подъехала коляска. Из нее с трудом вылез начальник артиллерии корпуса генерал Папа-Федоров.

— Дорогой мой, — обратился он ко мне, — все шесть полков корпуса замитинговали и вынесли решение: «Ни аннексий, ни контрибуций: будем защищаться только на русской границе, куда и должны немедленно отступить».

На вас командир корпуса возлагает славную, но тяжелую задачу: пожертвовать своей артиллерией, но задержать немцев и спасти от позора Россию, не позволить им овладеть без боя всем гвардейским корпусом со штабами и историческими знаменами! Через 36 часов, когда корпус займет подготовленные для него позиции под Збаражем, можете даже сдаться, если не найдете другого выхода.

— Будьте спокойны, ваше превосходительство, — отвечал я, — наши батареи исполнят свой долг и не опозорят себя и вас.

Тотчас же я вызвал командиров, сообщил им все и прибавил: — Сейчас же наметьте в трех верстах новую линию в указанных вам коридорах и отошлите туда по взводу от каждой батареи. Обрекогносцируйте скрытые пути отхода каждой. Без сомнения, немцы завтра, с 8 часов утра, поведут методическое наступление, под ураганом огня провода будут перебиты, передача приказаний, станет невозможной. Все лишнее сразу надо отправить в тыл, оставив при орудиях по комплекту снарядов на хороший бой.