Анри Труайя - Александр Дюма

Желая утешить мрачную Иду, которая чувствовала себя одинокой, Дюма пишет ей в конце декабря: «Пьеса [„Лоренцино“] двигается, с ней все в порядке […] Все это закончится к концу месяца, и, слава Богу, мне больше не придется с тобой расставаться, поскольку в наступающем году я не намерен ничего писать для театра».

Александр сбежал из Парижа в начале января 1842 года, когда актеры еще продолжали репетировать его драму на сцене «Комеди Франсез», и о провале пьесы, на которую он возлагал столько надежд, узнал во Флоренции. На публику эта прекрасная история, произошедшая во времена тиранического правления Александра Медичи и исполненная, как казалось автору, хитростей и ярости, попросту нагоняла скуку. А критика в очередной раз расправилась с Дюма, осыпав его насмешками. «Лоренцино» был снят с афиши после семи представлений. Жгучее оскорбление! Для того чтобы возместить денежные и моральные потери, Александр вознамерился написать адаптации «Макбета» и «Гамлета». Имея в запасе Шекспира, ему опасаться нечего. Тем не менее оказалось, что и это далеко не так! «Макбет», предложенный Французскому театру, был безоговорочно отвергнут: версия Дюма не имела счастья понравиться актерам, – что ж, вот еще один повод для глубокого разочарования в умственных способностях членов художественного совета… Однако разочарование разочарованием, но деньги-то нужны!

И снова неудача… Очередная поездка Дюма в Париж ровным счетом ничего не дала. Никому не нужны были ни его «Макбет», ни его «Гамлет». Неужели механизм драматурга Дюма, столь безотказно работавший, вдруг испортился? Александр не решался в это поверить. Тем более что, обманутый в своих литературных надеждах, был счастлив в любви. Едва приехав в Париж, он встретился с Виржини Бурбье, которая окончательно вернулась из Санкт-Петербурга в январе того же года. Чувство с обеих сторон не только возродилось, но и разгорелось ярким пламенем. Никогда не помешает подарить себе несколько дней радости, полагал неутомимый любовник, не забывая при этом и о жене. Едва покинув объятия Виржини, Александр неизменно писал Иде, желая укрепить ее хороший душевный настрой. Впрочем, вскоре он узнал, что жалеть ее не стоит труда: во Флоренции Ида влюбилась в двадцатичетырехлетнего мальчика, князя Виллафранка, герцога Спонара, маркиза Санта Лючия, который, должно быть, обрел в ней вторую мать. Что ж, тем лучше для нее! Поглощенная заигрываниями со своим ухажером, она даст Александру возможность спокойно работать.

Ну и пользоваться радостями жизни, конечно. Стремясь как можно дольше продлить тайные наслаждения, Виржини будет сопровождать Дюма, когда он отправится в обратный путь, и доедет с ним до Лиона, и только здесь любовники неохотно расстанутся.

Во Флоренции Александр вновь окажется во власти однообразия и скуки супружеской жизни, и вновь единственным его удовольствием станет работа. Только работа позволяла ему избежать хоть на время присутствия Иды, которая, принимая ухаживания своего поклонника, с удвоенной силой ревновала мужа, по привычке донимая упреками и вздохами.

В это время в Италию прибыла труппа французских актеров под руководством Долиньи; они намеревались ставить произведения Дюма: «Ричарда Дарлингтона», или «Антони», или «Нельскую башню», или «Анжелу». Зная, что для местной цензуры Дюма – безнравственный и даже проклятый автор, Александр предложил владельцу типографии Бателли поменять обложки на томах, содержавших упомянутые пьесы, с тем чтобы книги были представлены покупателям под другими заглавиями и приписаны Эжену Скрибу, писателю, которого стыдливое итальянское правительство считало лучшим другом семей. Благодаря этой уловке обманутая цензура позволила сыграть все четыре пьесы, которые прошли с большим успехом. Дюма уверял, будто в высших сферах поговаривали даже о том, чтобы наградить Скриба Крестом командора ордена Святого Иосифа.

Едва вернувшись во Флоренцию, Александр завел себе во французской колонии нового друга: молодого принца Наполеона Жозефа, сына бывшего короля Жерома – двадцатилетнего юношу с «глубоким и верным умом». Александр испытывал по отношению к нему чувства еще более отеческие, чем по отношению к собственному сыну. С каждым разговором, с каждым взглядом друг на друга они все более сближались. В конце концов было решено совершить вместе «наполеоновское паломничество», сделав его целью остров Эльбу. Добравшись до Ливорно, друзья поднялись там по трапу на хрупкое суденышко, носившее пророческое имя «Герцог Рейхштадтский». Небольшая буря достаточно сильно потрепала кораблик, чтобы придать приключению волнующий оттенок опасности, но славный обед, которым угостил их губернатор, помог восстановить силы. На следующий день они отправились охотиться на остров по соседству с Пианозой. С Пианозы можно было разглядеть скалу в форме сахарной головы, возвышавшуюся над водой на две или три сотни метров и населенную, как им сказали, дикими козами. Скала носила имя острова Монте-Кристо. Странное звучание этого слова поразило слух Александра. Он погрузился в задумчивость, а затем, когда Наполеон Жозеф вслух удивился его долгому молчанию, сообщил, что в память об этом путешествии один из своих следующих романов назовет «Монте-Кристо».

Вернувшись во Флоренцию 13 июля 1842 года, Александр, узнавший во время своей поездки о том, что сети двух бедных рыбаков с острова Эльба были порваны судами французского флота, маневрировавшего в тех краях, решил отправить королеве Марии-Амелии, матери Фердинанда, ходатайство о том, чтобы благодаря ее милосердной помощи им по крайней мере возместили понесенный ущерб. Должно быть, Наполеон Жозеф, обладавший добрым сердцем, поддержал намерение друга.

Восемнадцатого июля юный принц пригласил Александра на обед к своему отцу, экс-королю Жерому, и Дюма оценил оказанную ему честь словно еще одну награду. В назначенный час Наполеон Жозеф встретил старшего друга на ступенях дворцовой лестницы. Лицо принца было печальным, он только что получил из Франции страшную весть: Фердинанд Орлеанский умер 13 июля, иными словами – в тот самый день, когда Александр писал к Марии-Амелии, прося ее о благосклонном вмешательстве в участь двух рыбаков. Несчастье случилось так: герцог возвращался из Пломбьера, где его жена лечилась водами; когда он проехал Нейи, у ворот Майо, лошади, впряженные в его коляску, внезапно понесли, коляску сильно тряхнуло, и герцог вылетел из нее. Несколько часов спустя Фердинанд, у которого был сломан позвоночник, скончался, не приходя в сознание. Сломленному горем Александру показалось в ту минуту, когда он об этом узнал, будто и его собственная жизнь подошла к концу. «Смерть – сочетание букв неизменно чудовищное, но насколько же еще более чудовищным становится оно в некоторых случаях! – напишет он. – Умереть в тридцать один год, умереть таким молодым, таким красивым, таким благородным, таким великим, с таким будущим! Умереть, когда зовешься герцогом Орлеанским, будучи наследным принцем, которому предстоит стать королем Франции!»