Эдвард Радзинский - «Друг мой, враг мой…»
Помню, однажды в кабинете Кобы Ягода при мне начал читать Кобе очередное досье. Это было сообщение агента о нашем друге Авеле. Коба, видимо, хотел, чтобы я его услышал.
Ягода читал хорошо знакомое:
– «Товарищ Енукидзе живет с новой пассией – балериной Большого театра. Причем эта новая его любовница спит также с английским атташе…»
– Слаба на передок, как говорят русские люди. А мы с большим другом Авеля товарищем Фудзи все удивляемся: откуда враги все о нас знают? Почему проваливаются наши агенты за рубежом? Объясните, товарищ Ягода, товарищу Енукидзе, что мы живем, окруженные классовым врагом. Наш враг старается проникнуть к нам любым способом, особенно через женскую пизду! Объясните все этому старому ебарю – мудаку. Скажите ему, что не понимать это простительно желторотому партийцу, но не старому большевику, кстати, награжденному вами знаком почетного чекиста!
(В последнее время Коба стал постоянно материться. Вся партия радостно последовала примеру. Это теперь считалось хорошим тоном – признаком близости к народу.)
– «Товарищ Каменев спит со своей машинисткой…» – продолжил читать Ягода.
– Ай-ай, как удобно устроился, – усмехнулся Коба, – видно, некогда ебаться на стороне, все свободное время плетет интриги.
– «Товарищ Калинин спит с балериной…» – читал Ягода.
– Подумай, и наш скромный мужичок тоже блядун. С балериной… как великие князья! Сильно подразложились наши товарищи. Про твоих блядей, Фудзи, мы не читаем. Времени сегодня мало и читать слишком долго…
Дом на набережной
Жена родила, и по предложению Кобы я переехал с семьей в новый дом.
Это был особый дом…
Бюрократия стремительно росла, и квартир для нее в Домах Советов и в Кремле уже не хватало. Тогдашний глава правительства Рыков придумал построить громадный дом для партийной и советской верхушки, а обеим гостиницам «Метрополь» и «Националь» (именовавшимися Первым и Вторым Домами Советов) вернуть их прежние названия и назначение. Он задумал это уже в двадцатых, но строительство долго не начиналось, искали средства. С 1927 года Коба, захватив власть, с неожиданной энергией включился в постройку дома. Я знаю, что по его поручению проект знаменитого Бориса Иофана рассматривали в нашем ведомстве. Обсуждением руководил сам Ягода. В результате в проект были внесены некоторые изменения, смысл которых я и жители дома оценят позже. Точнее, оценят слишком поздно…
Дом вырос на набережной Москва-реки – напротив взорванного храма Христа Спасителя. Народ сразу окрестил его Домом на набережной (официальное наименование – Дом правительства, другие названия – Первый Дом Советов, Дом ЦИК и СНК). Это была бесконечно вытянутая в длину гигантская, в двенадцать этажей, махина какого-то безысходно серого цвета. Во дворе ютилась одна из древнейших московских церквей, будто захваченная в плен нашим домом и превращенная в склад.
Дом оказался столь грандиозен, что почти полностью поглотил высшую номенклатуру – верхушку партии, наркоматов, армии и нашего ведомства. Коба лично принимал участие в распределении квартир среди «ответственных работников»…
В то время население в Москве обитало в коммуналках. Но в этом доме у каждой семьи была огромная отдельная квартира.
Из моих окон открывался потрясающий вид на Кремль… Когда я впервые вошел в свою квартиру, я понял, что итальянские гены архитектора Иофана сыграли злую шутку. Он перепутал климат. Решив, что находится в родной Италии, он наградил квартиры в доме огромными балконами и огромными окнами. Я въехал в дом зимой, и по комнатам гулял ледяной ветер с Москвы-реки. При этом, несмотря на холод, в нашей «итальянской» квартире, как и во всем доме, жили полчища тараканов. Их занесли из своих нищих бараков строители. Сколько потом мы их ни морили, избавиться не удалось. Ночью, войдя на кухню и зажегши свет, я всегда мог увидеть, как они разбегались во все стороны…
Когда мы въехали, в квартире нас встретила… мебель. Темная тяжелая мебель из мореного дуба. Проектировал ее лично архитектор Иофан, но утверждал Коба. Он видел такую мебель в богатых купеческих домах. Как и дорогую фарфоровую посуду, ожидавшую нас в буфете, и медные кастрюли – на кухне. Все здесь было предусмотрено, даже свечи, коли свет перегорит. Мы оказались в светлом будущем.
По указанию заботливого Кобы во всех квартирах лежали памятки, где объяснялось, как пользоваться унитазом и главное – сливным бачком. Мой заботливый друг знал, что далеко не все обитатели это умеют.
В квартире была большая ванная – неслыханный в тогдашних новостройках комфорт. И отдельное объяснение, как ею пользоваться. Обо всем подумал Коба!
Впрочем, вскоре я понял, что оценил далеко не все его заботы…
Они оказались решительно безмерны.
В доме было множество подъездов. Самым фешенебельным являлся наш. Здесь тогда жили член Политбюро Постышев, маршал Тухачевский, один из моих начальников – глава военной разведки Ян Берзин и прочие высшие руководители.
Однажды ночью меня испуганно разбудила жена. В темноте кто-то… шептал.
Она хотела что-то сказать, но я зажал ей рот и вслушался. Шепот был едва различим. Я подошел к стене, прижался ухом. Шепот затих. Утром я осторожно простукал стену и все понял. В квартире были сделаны двойные стены. Между стенами в пустоте стояли живые подслушивающие устройства. Я где-то читал, что Медичи Великолепный, награждая дворцами своих вельмож, сооружал подобное. Итальянец Иофан попросту перенял опыт родины.
Теперь я внимательно присмотрелся к квартире. Из кухни имелся второй выход на «черную» лестницу. В эту дверь еще до нашего вселения был врезан замок. Мне вручили всего один ключ от него. Я попросил жену узнать у коменданта дома, где хранятся остальные ключи. Оказалось, что остальные ключи от «кухонного замка» – у коменданта! Комендант сообщил: «Их предписано держать у меня в комендантской из соображений пожарной безопасности. Если что, мы всегда успеем на помощь»…
Я жил в Москве всего месяц, но успел заразиться общим страхом! Я презирал себя за это, но ничего не мог поделать с собой. Наш великолепной дом стал казаться мне западней.
Накануне бури
Мой друг по-прежнему часто звал меня в гости. Но посещать его дом стало нерадостно. Жизнь там выглядела невыносимой…
Коба начал пользоваться бешеным успехом у женщин. Они наперегонки устремились в постель великой власти.
Для Кобы, маленького, рябого, коротконого человека, большую часть жизни проведшего в ссылках, это было внове.
