Том Джелтен - Бакарди и долгая битва за Кубу. Биография идеи

Это были старые добрые праздники в духе «Бакарди», где славили веселую жизнь и кубинскую беспечность, с которой так давно связывали имя компании. Однако веселье было ностальгическим. Новая Куба стала местом куда более аскетическим. Фидель Кастро и его товарищ Че Гевара стояли за новую революционную мораль, и на выпивку и танцы теперь смотрели косо. Всего в нескольких милях от курорта на острове Пинос, где собрались агенты по продажам «Бакарди», была тюрьма, где в темной грязной камере был заключен знаменитый диссидент-comandante Убер Матос.

Ночью накануне праздника «Атуэй» правительственные агенты захватили телеканал «Си-Эм-Кью». Владелец канала Абель Местре тем вечером выступил в эфире и обвинил Фиделя Кастро в том, что его правление — диктатура. Пепин Бош был много лет знаком с Местре, тоже santiaguero, помог в приобретении вещательной компании, и то, что правительство конфисковало фирму Местре, очень угнетало Боша, когда он принимал в Сиенфуэгосе дистрибуторов пива «Атуэй». В завершение праздника жена Боша Энрикета настояла на том, чтобы в одном из конференц-залов отеля местный священник провел незапланированную мессу. Встреча закончилась на тихой ноте. Учитывая, как враждебно революционные власти относились к любым «буржуазным» занятиям на Кубе, никто не знал, ждут ли их впереди другие такие корпоративные праздники.

Слово «революция» звучало на Кубе по любому поводу. В предыдущие сто лет их было по меньшей мере три или четыре, и практически каждая крупная политическая партия на Кубе со времен Хосе Марти так или иначе именовала себя revolucionario – неважно, с «ортодоксальными» или «аутентичными» обертонами. В январе 1959 года большинство кубинцев считали, что «революция» Фиделя Кастро — та, которую он только что совершил против Батисты. «Революция начинается лишь сейчас», — заявил Фидель в первый день нового года, обращаясь к сантьягцам с балкона здания городского собрания.

Возможно, в царившей тогда эйфории этих слов никто не услышал, однако Кастро знал, что говорил. Подлинная кубинская революция — социальное, политическое, экономическое превращение страны в жесткое социалистическое государство – произошла лишь в 1959–1960 годах. Кастро предупредил кубинцев с самого начала, что это будет «тяжелое… мероприятие, особенно на начальных этапах», и так оно и случилось. Революция потребовала демонтажа капиталистической экономической системы, искоренения целого социального класса, замену «буржуазных» политических институтов и свободных СМИ новыми структурами государственного контроля и однопартийного правления.

Кастро нужно было время, чтобы запустить механизмы революции, — отчасти поэтому он сразу после свержения Батисты сформировал правительство из уважаемых в обществе носителей умеренных взглядов. Лишь единицы кубинцев понимали в то время, что ключевые политические решения в первые месяцы после переворота принимались вовсе не правительством, а существовавшей параллельно группировкой, которая тайно встречалась в домике на берегу моря в получасе езды от центра Гаваны. Кроме Фиделя Кастро, в эту группировку входили его брат Рауль, Че Гевара, Вильма Эспин и горстка других, в большинстве своем — убежденных марксистов-ленинистов. Группа позволяла назначенному кабинету министров продвигать свою умеренную программу реформ, не информируя его о том, что строятся куда более радикальные планы. Министр финансов Руфо Лопес-Фрескет в книге «Четырнадцать месяцев с Кастро» вспоминал, что был так счастлив, когда Фидель одобрил закон о налоговой реформе в мае 1959 года, что не сдержался и обнял его — но тут заметил, что Фидель смеется. «Возможно, когда придет время применять закон, не останется ни одного налогоплательщика», — с усмешкой заметил Фидель.

К концу 1959 года были уволены двенадцать из двадцати одного министра, которых Кастро выбрал в феврале — кто-то подал в отставку сам, кого-то заставили уйти силой. Друга Пепина Боша Фелипе Пасоса в Центральном банке сменил Че Гевара, который ничего не понимал в экономике и вдохновлялся примером советского блока.

Более резкой и символичной перемены в министерстве нельзя было даже вообразить.

Судя по всему, Че Геваре нравилось высмеивать и унижать ведущих бизнесменов, с которыми он встречался. Однажды его спросили, какой ему видится роль частного предпринимательства в будущем Кубы, и он ответил, что в стране полно тротуарных бордюров, которые нужно красить. Он предсказал, что правительство будет контролировать «важные» предприятия, а частным производителям будет позволено производить товары вроде дамских сумочек. Кубинские бизнесмены не понимали, серьезно ли говорит Че Гевара и транслирует ли он точку зрения Кастро, однако в декабре 1959 года появились неопровержимые признаки намерений правительства — оно конфисковало «Текстилера Аригуанабо», крупную фирму по производству текстиля, которой владела семья Хеджес из Нью-Йорка. Компания «Ром «Бакарди»» стала крупнейшей промышленной фирмой, которая все еще оставалась в частном владении.

Кубинская Национальная организация производителей в отчаянном стремлении оградить свои предприятия от посягательств составила план, который должен был произвести впечатление на власти. Они хотели провести закон, согласно которому доля с прибылей кубинских предприятий должна была отходить в фонд для поддержки индустриального развития страны. В начале 1960 года к министру финансов Руфо Лопесу-Фрескету была отправлена делегация, которая должна была изложить эту идею. К этому времени Лопес-Фрескет уже убедился в том, что Фидель Кастро и Че Гевара не заинтересованы в защите частных предприятий на Кубе, так что он посоветовал бизнесменам не тратить времени попусту.

Поворотный момент в представлении о будущем Кубы, которое готовил ей Кастро, наступил предыдущей осенью, когда он приказал арестовать Убера Матоса, командующего повстанческой армией, который был военным губернатором провинции Камагуэй. У Матоса хватило храбрости лично заявить Кастро, что его тревожит растущее коммунистическое влияние, а когда Кастро проигнорировал его протест, Манос подал в отставку, сказав, что он боится стать «препятствием на пути революции», если останется на высоком посту. В то время Кастро и его союзники еще не вполне консолидировали власть, и он понимал, что любое обвинение в коммунизме в адрес правительства может причинить серьезный ущерб. Поэтому Кастро тут же приказал арестовать Матоса, объявил его агентом реакционных сил и обвинил в том, что тот пытается выслужиться перед Соединенными Штатами. На очередной масштабной демонстрации несколько дней спустя Кастро высказал в адрес Матоса несколько беспочвенных обвинений, а затем обратился к толпе и спросил, как следует с ним поступить. «¡Al Paredon! — ответила толпа.