Илья Виницкий - Дом толкователя

65

Вариант: «С трубою ангел-пробудитель» (Жуковский 1918: I, 142).

66

Совершенно очевидно, что божественная литургия у гроба — важная символическая тема в поэзии Жуковского середины 1810-х годов. Так, в своем знаменитом поэтическом обращении к Александру I Жуковский даст развернутое описание торжественного молебствия российской армии, устроенного, по повелению императора, у эшафота Людовика XVI в православную Пасху 1814 года: «На страшном месте том смиренный вождь царей // Пред миротворною святыней алтарей // Велит своим полкам склонить знамена мщенья, // И жертву небесам приносит очищенья. // Простерлись все во прах; все вкупе слезы льют; // И се!.. подъемлется спасения сосуд… // И звучно грянуло: воскреснул Искупитель!» (Жуковский: I, 374). Знаменательно, что в 1810-е годы тема искупительной литургии преломляется поэтом в самых разных жанрах и идеологических планах — послании другу (личный план), сказочной балладе (план воображения), патриотическом послании-дифирамбе (исторический план).

67

Благодарю Андрея Зорина за указание на это письмо.

68

На связь финала этого стихотворения с идеологией только что учрежденного Священного союза впервые указал А. Л. Зорин в докладе «Почему никто не любил В. А. Жуковского» (1997).

69

Заметим, что в том же 1832 году в Большом театре состоялась премьера оперы А. Н. Верстовского «Вадим, или Пробуждение двенадцати спящих дев» (в написании либретто по мотивам баллады Жуковского участвовали С. П. Шевырев, С. Т. Аксаков, М. Н. Загоскин и А. А. Шаховский). Значительным успехом у современников пользовались ария Сторожевой девы «Идет, идет обетованный» и хор сторожевых дев в финале. Либретто оперы, доводившее до абсурда романтико-мистические темы Жуковского, было признано критиками того времени откровенно неудачным и не раз подвергалось переделкам (см., в частности, типо-литографию «Вадим, или Пробуждение двенадцати спящих дев». Фантастическая опера в двух действиях и трех картинах. Переделка А. П. Морозова. СПб., 1898).

70

Обе эти идиллии были написаны в октябре 1816 года, то есть в тот же месяц, когда Жуковский завершал работу над «Вадимом».

71

Шутка Вяземского между тем не столь безобидна: бутошник — это не только сторож, но и «городовой страж, полицейский нижний чин, живущий в городовой полицейской будке» (Даль: I, 136). Бодрствующие сторожа, предсказывавшие в сочинениях «пробужденных» авторов наступление «утра Европы», в реальной европейской политике превращались в полицейских стражей — охранителей монархических режимов Священного союза.

72

По справедливому заключению Н. С. Тихонравова, «религиозный мистицизм коснулся Жуковского уже в школе» (Тихонравов: III, 404), то есть в университетском Благородном пансионе. Заметным в начале его поэтической карьеры было влияние «Ночей» Юнга.

73

О роли, сыгранной Лопухиным в «самую тяжелую, решительную пору» в жизни Жуковского (1814), см.: Тихонравов: III, 417–418; а также: Проскурин: 117.

74

Жуковский узнал о смерти своего «благодетеля» от А. И. Тургенева летом 1816 года. На просьбу Тургенева написать стихи в честь памяти Лопухина Жуковский отвечал, что обязательно напишет, но не сейчас, а «в такую минуту, в которую душа будет более достойна прошедшего, живее, выше. Теперь стихи, то есть хорошее, из нея не льется. Дай воскреснуть» (ПЖТ: 158).

75

О теме пробуждения в творчестве Штиллинга см.: Schwinge. Теме «Штиллинг в России» посвящена монография: Högi. Восприятию главного героя сочинений Штиллинга русскими писателями 1810–1830-х годов см.: Виницкий 1998.

76

В другом письме к Лопухину, относящемся еще к 1804 году, Штиллинг говорил о провиденциальной роли России следующее: «С приятностию предполагаю я, что Император Александр есть тот Орел, который крылами своими осенит и покрыет Церковь Господню. Кто знает, может быть Крым, вол/ж/ския страны и Астрахань назначены для оной Солимы?» (ОР РГБ. Ф. 14. № 1534. Л. 3 об.; русский перевод этого письма опубликован нами в: Виницкий 1998: 297–302). Именно Лопухин, по всей видимости, стоял у истоков русского «штиллингианства», то есть культа учения Юнга-Штиллинга, отличающего русскую духовную и интеллектуальную жизнь 1810-х годов (переводы Лабзина, Ф. П. Лубяновского, статьи М. И. Невзорова, проповеди о. Феодосия Левицкого, «мистический дневник» Д. А. Облеухова и т. п.).

77

В файле (цитате) — полужирным — примечание верстальщика.

78

Здесь и далее цитаты из Штиллинга приводятся по лабзинскому переводу его наставительных книжек для народного чтения «Угроз Световостоков» и относятся к периоду между 1811 и 1816 годами, то есть ко времени работы Жуковского над «Вадимом».

79

Следует заметить, что одним из вероятных мест второго пришествия, по Штиллингу, была Астрахань, близ которой находилась колония немецких гернгутеров. Интерес к гернгутерским общинам в 1810-е годы был исключителен: в них видели прообраз церкви избранных, готовящейся к сретению Господа. Мнение Штиллинга о гернгутерах см.: Сионский вестник. 1806, март. С. 352–364. Глубокое влияние этих общин на русскую духовную жизнь конца XVIII — первых двух десятилетий XIX века отмечалось о. Г. Флоровским в его книге «Пути русского богословия».

80

Впрочем, чем ближе был этот год, тем осторожнее становился Штиллинг, отодвигая финал истории на более позднее время — 1819, 1836. Штиллинг умер в 1817 году.

81

В альбоме Асмуса более позднего времени (1820) имеются выписки из Юнга-Штиллинга и ряд немецких переводов стихов Гебеля, «именно те самые, которые были переведены в Дерпте Жуковским» (Салупере: 441). Следует также заметить, что швабский поэт Гебель находился под сильным влиянием своего «бодрствовавшего» соотечественника.

82

14 января 1817 года она вышла замуж за профессора медицины И. Ф. Мойера. По мнению друга и чуткого биографа поэта Карла Зейдлица, описание венчания Вадима и одной из дочерей Громобоя написано «под влиянием совершившегося над Машею и Мойером обряда в дерптском Успенском соборе» (Зейдлиц: 108).