Юрий Сафронов - Дневник Верховского

Кроме того, он был двуличен чрезвычайно. Презирал всех окружающих, далее самых близких вроде Некрасова и Терещенко, лгал им, что хотел, не стесняясь лгать даже им в присутствии других, которым только что говорил совершенно обратное. Актер и позер, но масштаб и понимание государства было» (л. арх.).

Нужно ли было защищать такое жалкое, самозваное Временное правительство во главе с таким министром-председателем и не сделал ли ошибку А.И. Верховский, не поддержавший корниловское выступление? Одной из нескольких причин, почему Верховский не поддержал корниловское выступление, было нежелание его менять присягу, «как перчатки», и генерал Корнилов узнал о такой позиции Верховского от него самого.

Генерал Н.А. Епанчин так писал о верности присяге: «После отречения Императора Николая II Мученика я поступал по Его завету, изложенному в Его приказе от 8 марта 1917 года, — «горячо любимым Мною войскам: повинуйтесь Временному Правительству, защищайте доблестно нашу Великую Родину, слушайтесь Ваших начальников, помните, что ослабление порядка службы только на руку врагу»{419}.

Этот прощальный приказ, согласно инструкциям военного министра А.И. Гучкова, не был передан войскам генералом Алексеевым…

Примечательно, что фотография выступления московского гарнизона во главе с полковником Верховским, идущего на защиту Временного правительства, довольно долго экспонировалась в Музее Октябрьской революции в Москве.

А.Ф. Керенский, как мог, защищался от нападок, идущих на него со всех сторон. Во время его правления «демократия» постепенно становилась бранным словом. Понимая это, после своего бегства из Зимнего дворца, Керенский взывал к лучшим чувствам публики: «Не проклинайте одну только демократию за гибель Родины, помним, что без 27 августа не было бы 25 октября»{420}.

Вот несколько выдержек из книги А.Ф. Керенского «Дело Корнилова»:

«Корниловское движение сыграло для армии ту же роль, что переворот 25 октября для всей России — оно толкнуло Армию на путь окончательной гибели»{421}. Или: «Корнилов объявил членов Временного правительства агентами Германского генштаба»{422}.

Кстати, после Февральской революции в преступных связях с немцами обвиняли и императрицу, что не подтвердилось. В 1937 году в учебниках по истории утверждалось, что огромная армия солдат (19 млн. чел.) не спасла Россию от поражения: «Этому поражению содействовали сами русские министры и генералы. Вместе с русской царицей они выдавали немцам военные тайны»{423}.

Лидер кадетов П.Н. Милюков, враждебно настроенный по отношению к А.И. Верховскому, в своих воспоминаниях дал оценку тем событиям. Разбирая опубликованные воспоминания А.Ф. Керенского, он писал: «Керенский вспоминает, что Савинков протестовал против назначения обоих министров (Верховского и Вердеревского. — Ю.С.) и признается, что отрицательное отношение к этим назначениям Савинкова объективно оправдалось: тех результатов, которые ожидались от назначения на мое место «настоящих» военных, совсем не получилось. В особенности ген. Верховский не только не мог совершенно овладеть положением, но даже не смог и понять его… Был подхвачен политическими игроками слева, и помчался без руля и без ветрил прямо навстречу катастрофе. «Не в оправдание себе, а просто для объективности» Керенский лишь напоминает, что не только до корниловского движения, но даже после своего назначения Верховский в Петербурге «всем представлялся, как корниловец». Мы увидим сейчас, что отнюдь не эта репутация, а именно левые устремления Верховского сыграли главную рать в его назначении. Вместе с ним «помчался без руля и без ветрил навстречу катастрофе» и сам Керенский: и это есть лучшая характеристика положения, которую он создал своей борьбой с Корниловым»{424}.

А.Ф. Керенский оставался тверд в своих убеждениях. После исчезновения с исторической арены (кажется — вполне закономерного) он писал с пафосом: «Будет ли в Берлинской Аллее Победы поставлен памятник победителю России — Ленину? Я серьезно утверждаю, что на одной площади бывшей России должен быть поставлен большевиками обелиск Корнилову с надписью “Сим победили!”»{425}.

В связи с «делом Корнилова» было немало разных слухов. Печатный орган внепартийных социалистов «Новая Русь» тоже внесла свой вклад в распространение слухов о Верховском. Она опубликовала небольшую заметку, в которой утверждала, что генерал А.И. Верховский отрицает виновность генерала Л.Г. Корнилова. По мнению газеты, военный министр считал Л.Г. Корнилова вовлеченным в сложившуюся ситуацию «темными личностями». Они утверждали, что военный министр обладал рядом доказательств, оправдывавших генерала Л.Г. Корнилова{426}.

Такими доказательствами А.И. Верховский действительно обладал. Исторический документ, написанный рукой Верховского, не оставляет никаких сомнений — А.Ф. Керенский более чем кто-либо другой был виноват в случившемся. В этом документе содержится опровержение устоявшихся за многие десятки лет представлений о том, какие же именно процессы, скрытые от широкой общественности, протекали в феврале— октябре 1917 года, кто был истинным виновником в событиях, «которые потрясли мир» и почему началась агония власти.

Верховский, в частности, писал: «Про Керенского мне не раз рассказывали его товарищи по партии, что он не терпел даже и до революции около себя сильных людей, из чувства какой-то женской ревности. Когда лее он встал к власти, то это у него стало болезненным. Он боялся Корнилова, боялся Половцева, Пальчинского, меня. Ему казалось, что мы можем отнять у него часть его обаяния и блеска. Поэтому он легко предавал своих друзей, даже самых преданных, из этой боязни. Например, Половцеву в дни июльского выступления был передан список лиц, которых надо было арестовать, составленный при участии Керенского, а когда Половцев стал его осуществлять и Совет возмутился (?!) за своих товарищей большевиков, то Керенский отрекся от него, и Половцев ушел. Положение с Корниловым было ясно на Московском совещании, и я прямо говорил, что б.м. его придется арестовать. Керенский на этот шаг не пошел. Но уезжая из Москвы, он мимоходом мне сказал: “Я придумал комбинацию, как я с ним разделаюсь” (выделено мной. — Ю.С.). И действительно спровоцировал его на совесть. Поведение его в Корниловском деле было гнусненькое, и его и Корнилова надо повесить за это дело, за их легкомыслие на один сук» (л. арх.).

Глава VI.