Владимир Лапин - Цицианов

Весной 1803 года Цицианов распорядился, чтобы городничий Георгиевска разобрался в тяжбе купца Т. Белоусова с откупщиком Гордениным, который всячески увиливал от явки в суд, обоснованно опасаясь присуждения огромной выплаты истцу. Главнокомандующий писал: «По отъезде моем поручил я вашему высокоблагородию защитить бедного против богатого, который силой своих денег кривит душами подлых судей. Я прислан Государем в здешний край для истребления злоупотреблений и прислан потому, что имею счастье быть известен Его величеству со стороны гонителя криводушников; я вам велел защищать Белоусова от откупщика Горденина, а вы до сих пор ничего не сделали и к третейскому суду, предписанному статьей контракта, или постановлением высшего начальства, его не принудили: он отлыгался больным, стряпчий же написал, что то была ложь, а вы молчите и (не смею сказать) потворствуете. Итак, повторяя о прежнем моем приказании, должен вам сказать, что я, несмотря ни на что, ни же на покровителей, умею принудить к выполнению моих повелений, а паче если Горденин уедет из города, не разобравшись во всей бескорыстной истине»[446].

При оценке действий властей всех уровней самая трудная задача состоит в том, чтобы определить, насколько адекватно эти действия воспринимаются теми, к кому они были обращены. В феврале 1803 года Грузия забурлила под влиянием слухов о том, что вслед за царевичами Давидом и Вахтангом будут высланы в Россию еще несколько княжеских фамилий. Цицианов посчитал необходимым выпустить специальное «обвещение», в котором говорилось, что никто не будет наказан без суда. Однако в самом документе ничего не было сказано о принципиальном отказе от высылки. Зато имелись такие слова: «…да страшатся праведного гнева законов враги человечества, нарушители покоя, ложные доносители, корыстолюбивые стяжатели и постыдные клеветники, лично между собой враждующие и ввергнувшие свое отечество в бездну зол и несчастий…»[447] Многие представители грузинской знати могли принять эти слова на свой счет, по крайней мере в том, что касалось нарушения покоя и междоусобиц.

После года службы в Закавказье Цицианов пришел к неутешительному выводу: «Вникая в нравы грузинского народа, усматриваю я из частных опытов, что всякое образованное правление до времени останется в Грузии без действия. Природа, определившая азиатские народы к неограниченной единоличной власти, оставила здесь неизгладимую печать свою. Против необузданности и упорства нужны способы решительные и сильные. Кротость российского правления почитают они за слабость и разными пронырствами укрываясь от гонения законов, хвастают ненаказанностью порока» (всеподданнейший рапорт от 13 февраля 1804 года)[448].

Уровень самостоятельности главы администрации такой далекой имперской окраины, как Закавказье, во многом определялся особенностями управленческой технологии «дотелеграфного» и тем более «дотелефонного» периода. Столица и региональный центр не имели средств быстрой связи. Информация двигалась со скоростью конного курьера. В знаменитом гоголевском «Ревизоре» зрители обычно игнорируют этот едва ли не определяющий технологический фактор, забывая, что спустя всего несколько десятилетий после премьеры пьесы всякого рода фокусы «а-ля Хлестаков» оказывались практически невозможными. Любой городничий без всяких усилий «по прямому» проводу в считаные минуты мог выяснить: какой такой чиновник «инкогнито» с особыми поручениями прибыл из Петербурга. Но, разумеется, подобные ситуации были чем-то исключительным. Гораздо большее значение имело то, что руководители местной администрации должны были принимать важные решения без консультаций с высшими должностными лицами государства. Так, в одном из своих посланий на высочайшее имя Цицианов указывал на то, что резолюции на свои рапорты он получал спустя два месяца, «а дела здешние не терпят отлагательства»[449]. Понимая это, в рескрипте от 7 марта 1803 года царь фактически развязал руки Цицианову: «…чтобы вы отнюдь не затрудняли себя ожиданием на всякое дело отсель предписания, но чтоб распоряжались в оных как наилучше для пользы службы моей признаете, донося только мне всякий раз о распоряжениях ваших»[450].

Согласно духу и букве манифеста 12 сентября 1801 года о присоединении Грузии, все подати новых подданных обращались «в их пользу»: расходовались на восстановление всего разрушенного в ходе вражеских нашествий и на содержание администрации. Все суммы находились в полном распоряжении главнокомандующего, который отчитывался о расходах императору и государственному казначею. Непосредственно управление финансовыми делами возлагалось на Экспедицию для дел казенных и экономических, которая входила в состав Верховного грузинского правительства. Во главе экспедиции стоял русский чиновник, но все четыре составлявших ее советника были грузинскими князьями.

«Беспорядок» — подходящее, хотя и мягкое определение того, что творилось в местной системе сбора налогов, расходов и отчетности. Если в отношении собственно грузинских земель проглядывали хоть какие-то общие контуры, то размеры сумм, получаемых от покоренных ханств, движение этих сумм — всё находилось в полном бюрократическом тумане. Еще в 1811 году министр финансов Гурьев переписывался с тогдашним главнокомандующим Тормасовым о необходимости составления ясной росписи доходов от закавказских владений[451]. Проведенная в 1829—1831 годах сенатская ревизия выявила колоссальные потери казны от нерационального расходования средств, бесхозяйственности и прямых хищений. За 25 лет бесследно исчезло более миллиона рублей серебром — колоссальная сумма по тем временам. Проблема «равновесия» доходов и расходов стала наследственной для всех «главноначальствующих» на Кавказе. Но только во второй половине XIX века нашелся человек, который смог откровенно заявить, что в ближайшее время решения этой проблемы не предвидится: «…Закавказский край поставлен в совершенно исключительные обстоятельства, …здесь хотя и не предстоит борьбы с политическим прошедшим, как в Польше, и нет такого необозримого пространства для творчества административного, как в Сибири, но есть не менее, а во многих отношениях более трудная задача пересоздания страны, в которой и природа, и тысячелетние предания, и религиозный антагонизм противопоставляют просвещению и слиянию с общим составом Империи преграды своей замкнутостью, своими предрассудками, своим фанатизмом… Впредь до времени неразумно было бы смотреть на Закавказский край как на источник доходов…»[452] Этот человек — родной брат императора Александра II, великий князь Михаил Николаевич. Родственнику можно…