Борис Соколов - Арманд и Крупская: женщины вождя

19 мая аналогичное письмо она написала Троцкому: «Вы знаете, что я с осени прошлого года ушла от оппозиции. Григорию (Зиновьеву. — Б. С.) говорила тогда, что мы прямым путем катимся при таких методах работь в другую партию и что на это я не пойду. Против организации во фракцию я была с самого начала». На следующий день в «Правде» появилось письмо Крупской: «Более близкие товарищи знают, что еще осенью прошлого года я отошла от оппозиции. Я пришла к заключению, что с критикой оппозиция — и я в том числе — переборщила, количество перешло в качество, товарищеская критика перешла во фракционную. Широкая крестьянская и рабочая масса поняла выступление оппозиции как выступление против основных принципов Коммунистической партии и Советской власти. Конечно, такое представление в корне ошибочно. Однако данный факт красноречиво говорит о необходимости более сдержанных и товарищеских форм полемики. Я считаю чрезвычайно важной самокритику партии, но я думаю, что эта самокритика не должна переходить в обвинения друг друга во всех смертных грехах. Нужно деловое, трезвое обсуждение вопросов. Только такое обсуждение может дать гарантию наиболее правильного решения вопросов. Переживаемый момент ставит перед партией ряд очень сложных вопросов, требующих обсуждения, он требует быстрого их разрешения. Это — с одной стороны. С другой — переживаемый момент требует максимального единства действий, напряженной работы по сообща намеченному плану. В этих условиях фракционный подход к решению вопросов может лишь вредить делу».

По существу, это была капитуляция, причем не слишком почетная. За бюрократическим новоязом, столь любимым Крупской, с его «самокритикой партии», «переживаемым моментом» и «напряженной работой по сообща намеченному плану», скрывается полное подчинение аппарату. Надежда Константиновна пытается обосновать сдачу прежних позиций сложностью текущего момента, диктующего полное единство партийных рядов. Если почитать «Правду», то окажется, что все семьдесят с лишним лет Советской власти обстановка была очень сложной, и борьба с внешними и внутренними врагами требовала единства и беспрекословного подчинения меньшинства большинству. Но не стоит обвинять ленинскую вдову в каком-то особом малодушии. В конце концов она — старая одинокая женщина, а перед Сталиным в итоге капитулировали все вожди разного рода оппозиций — куда более крепкие мужчины: Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков… Так и не сдавшегося Троцкого в далекой Мексике настигла смерть от руки агента НКВД. К тому же партия, революция и Ленин были для Крупской смыслом жизни, а все это массы уже неразрывно связывали с именем Сталина — великого продолжателя дела Ильича. Надежда Константиновна готова была поступиться принципами, лишь бы за ней признали право на память о Ленине, на публичный рассказ о том, что в жизни вождя было ведомо только ей. И на место в истории — как жены архитектора величайшей, как считали большевики, революции всех времен и народов.

Однако даже после капитуляции Надежде Константиновне жилось не сладко. 5 июля 1927 года А. И. Радченко записала в дневнике: «Собиралась она (Крупская. — Б. С.) с Н. Л. Мещеряковым поехать в Ульяновск, посмотреть, как обстоят политпросветские дела на родине Ильича. Но один старый товарищ их предупредил, что там черная сотня развелась, что могут из-за угла подстрелить. Она в ответ устало: «А жаль, что ли? Мне бы только дописать свои воспоминания об Ильиче, а там меня пусть скушает, кто хочет… Нервы у меня, как струны, болят, будто обнаженные».,

Но постепенно опала с ленинской вдовы была снята. В декабре 1927 года на XV Съезде партии Крупскую, бывшую прежде членом Центральной Контрольной Комиссии, впервые избирают в ЦК, причем сразу же полноправным членом. Членом высшего партийного органа она оставалась до самой смерти.

По воспоминаниям давней знакомой Надежды Константиновны, Доры Абрамовны Лазуркиной, работавшей в Ленинградском обкоме вместе с С. М. Кировым, в декабре 1931 года она получила от Крупской письмо. Та писала: «Я себя чувствую прескверно, и физически, и вообще. Очень прошу приехать ко мне, встретим Новый год, как мы его встречали с Ильичом в Женеве, в 1905 году». С этим письмом Лазуркина пошла к Кирову. Сергей Миронович посоветовал ей немедленно отправиться в Москву: «Надо обязательно съездить к Надежде Константиновне. Я недавно видел ее, и выглядит она очень скверно. У нее очень тяжелое настроение. Мы выдадим командировку, поживете у Надежды Константиновны. Постарайтесь успокоить ее, восстановить ее бодрость. Замечательный человек, Надежда Константиновна».

Приезду Лазуркиной Крупская обрадовалась. Дора Абрамовна так описала совместную встречу Нового года: «Мы вспоминали встречу Нового 1905 года в Женеве, свои юные революционные годы, Ильича, пели песни, которые он любил. В три часа все ушли, Надежда Константиновна попросила остаться с ней. Мы лежали на одной кровати, проговорили остаток ночи, немного поспали и вновь продолжали говорить и говорить. Так продолжалось три дня. Надежда Константиновна печально делилась со мной о своей доле после XIV съезда, о том, что она оторвана от ЦК, что отстранена от всего, чем живет партия, что на нее смотрят косо. Я старалась выполнить поручение Сергея Мироновича, поднять настроение Надежды Константиновны. Я видела, что она находится под впечатлением письма Владимира Ильича о Сталине, и пыталась ее убедить, что роль Сталина велика. Не будь его, мы были бы еще долго в плену оппозиции и течений».

Лазуркина уговаривала Надежду Константиновну написать письмо в ЦК с просьбой включить ее в «активную партийную жизнь». Такого письма Крупская писать не стала. Но 16 ноября 1932 года в «Правде» появилось личное письмо Надежды Константиновны Сталину в связи с внезапной смертью его второй жены Надежды Аллилуевой: «Эти дни как-то все думается о Вас и хочется пожать Вам руку. Тяжело терять близкого человека. Мне вспоминается пара разговоров с Вами в кабинете Ильича во время его болезни. Они мне тогда придали мужества». Крупская не знала, что Аллилуева застрелилась, заподозрив мужа в супружеской неверности. В своем письме вдова Ленина ясно давала понять, что забыла ссору декабря 1922 года.

Замечу, что тоска Крупской теперь уже не была связана с кампанией травли и изоляции, проводившейся во второй половине 20-х годов. Нет, она уже не была «персоной нон грата». Ей оказывали внешние знаки внимания. Например, в том же 31-м году, когда Крупская написала отчаянное письмо Лазуркиной, Надежду Константиновну избрали почетным академиком Академии Наук СССР, двумя годами раньше наградили орденом Трудового Красного Знамени. А в 1933 году удостоили высшей награды страны — орденом Ленина. Орден Ленина на груди его вдовы — это было символично. Превосходный сюжет для портретов, фотографий и плакатов. Но одиночество продолжало мучить Надежду Константиновну. С прежними друзьями из оппозиции пришлось порвать. Детей не было. Заново устроить личную жизнь она даже не пыталась. Понимала, что общественное мифологизированное сознание не может принять вдову обожествленного вождя как жену кого-нибудь другого из смертных.