Дэвид Вейс - Убийство Моцарта

– Мы, Моцарты, выносливые. Прошу вас, сохраните память о моем брате.

35. Чтобы они помнили

На следующее утро Джэсон поднялся рано, полный желания поскорее выехать из Зальцбурга, но на дворе бушевала непогода. Все улицы замело снегом, и об отъезде нечего было и думать. Когда они спустились к завтраку, серо-белый призрачный покров окончательно скрыл окружавшие Зальцбург горы.

Ганс безнадежно объявил:

– Метель продлится несколько дней. Я предлагал вам уехать пораньше. Снегопад теперь надолго. А как же с нашими визами, господин Отис?

– Я уже говорил, это не твое дело.

Ганса это ничуть не успокоило, да и Дебору тоже. Декабрь был на исходе, до Вены им в срок не добраться, даже если выехать сегодня. Правда, опоздание на несколько дней не вызвало бы гнева Губера. Дебора хотела сказать об этом Джэсону, но тот жестом остановил ее и приказал Гансу выйти.

– Я вижу, ты ему теперь тоже не доверяешь, – заметила Дебора.

– Я никому не доверяю. Но о визах не беспокойся, неделя или месяц задержки, значения не имеет. Наше оправдание – непогода.

На следующий день небо прояснилось, и Джэсон обратился к Раабу за советом, можно ли трогаться в путь. Хозяин взобрался на крышу, осмотрел горизонт и, вернувшись, сказал:

– Все дороги замело. Зальцбург утонул под снегом. Это настоящее бедствие. Рановато для метели, но уж когда такое случается, мы месяцами бываем отрезаны от мира.

Прошло несколько дней; город словно вымер. Задержка, снова задержка, негодовал Джэсон. В отчаянии он искал и не находил выхода из создавшегося положения. Он хотел было посетить Фредюнга, но хозяин гостиницы сказал, что доктор, должно быть, по делам еще до снегопада уехал в Вену.

У Джэсона закралось подозрение, уж не доносчик ли этот доктор, но он решил не терзать себя лишними подозрениями.

Когда наконец улицы расчистили от снега, Джэсон поднялся к горе Ноннберг, но дом Констанцы казался необитаемым. Почти у всех домов сугробы были расчищены, и лишь этот дом возвышался серым призраком, отгородившись от всего света снежной стеной.

– Что же нам делать? – спрашивала Дебора.

– Я продолжу записи в дневнике, – ответил Джэсон.

– Это опасно. Если его обнаружат, тебе грозит тюрьма.

– А что если мне изменит память?

– Тогда хотя бы упрячь их в надежное место.

– Я сделаю это ради тебя, – пообещал он и молча принялся разбирать бумаги, кипа которых росла с каждым днем.

Закончив, он аккуратно спрятал записи в подкладке своего бархатного жилета.

Спустя три недели после визита к Наннерль они наконец кинули Зальцбург. Рааб советовал им подождать до весны, предупреждал, что дорога до Линца может оказаться непроезжей, – ни один дилижанс из Линца до сих пор не добрался до Зальцбурга. Но Джэсон с Деборой понимали, что дальнейшее промедление может оказаться опаснее любых превратностей, подстерегающих их в дороге.

Третьего февраля 1825 года они въехали наконец в Вену, Дебора мечтала только об одном: поскорее добраться до квартиры на Петерплац, где их ждал отдых в уютных теплых комнатах.

Но у городских ворот их задержали: таможенный чиновник, взглянув на их бумаги, подозвал главного полицейского инспектора, и тот предложил Джэсону и Деборе выйти из кареты.

– У вас просрочены визы.

– Мы задержались из-за непогоды, – принялся объяснять Джэсон.

– На целый месяц? Это не причина. На ваших визах стоит: «Политически ненадежны». Тут все объяснения бесполезны

Чиновники приступили к обыску, но ничего не обнаружили; Джэсон надежно припрятал бумаги.

– Что ж, тем лучше для вас, – проворчал инспектор. – Но это еще не все.

Инспектор вызвал солдат, и они окружили карету. Подобного унижения Дебора еще никогда не испытывала, но ее протесты остались без внимания. Джэсон в бессильной ярости наблюдал за происходящим.

Окруженная солдатами, карета двинулась по дороге к тюрьме. Миновав Грабен, они свернули в узкий переулок, и Джэсон отметил, что тюрьма находится в том же доме, что и полицейское управление. Их провели в подвальную камеру. Они почти касались головой потолка этой тесной комнатушки, освещаемой лишь пламенем свечи; стол и скамья составляли всю ее обстановку.

Когда свеча угасла, и они очутились в полной темноте, Джэсон, ухватившись за прутья решетки, начал звать на помощь.

К окну подошел тюремщик. У Джэсона от отчаяния перехватило горло.

– Я бы хотел переговорить с господином Губером.

– С кем? – тюремщик насторожился.

– С господином Губером. Полицейским чиновником. Мое имя Отис, Джэсон Отис. Сообщите ему обо мне. Я дам вам два гульдена.

Охотно взяв деньги, тюремщик удалился.

Им казалось, что они просидели в кромешной тьме целую вечность, гадая, придет ли спасение. Наконец в коридоре послышались шаги. Тюремщик привел с собой двух солдат.

– Они отведут вас к начальнику полиции, – пояснил он. По пути к Губеру Джэсон стал догадываться, что все это подстроено заранее: и их арест, и заключение в темную камеру, а может, и то, что тюремщик с готовностью согласился на подкуп. Что это: предупреждение, угроза или намеренная попытка их запугать?

На этот раз суровое лицо Губера, восседавшего за столом, выражало явное удовлетворение.

– Я предупреждал вас, что если вы просрочите визы, то попадете в тюрьму. А вы пренебрегли моим советом.

– Нас задержала непогода, – объяснил Джэсон. Кабинет Губера стал еще роскошнее, словно хозяин хотел подчеркнуть, сколь укрепилось его положение. К Венере прибавился мраморный Аполлон, новые парчевые портьеры прикрывали окна, а свет ламп после тьмы подвала казался особенно ярким. Губер задал первый вопрос:

– Уж не по причине ли непогоды вы нанесли визит вдове и сестре Моцарта?

Губер, по-видимому, ждал, что он начнет отпираться, но Джэсон, не страшась, ответил:

– Прошу прощенья, господин Губер, но я не вижу в этом ничего предосудительного. Их посещают многие.

– С докторами также многие советуются. Но не по поводу ядов.

– Мой муж там заболел, – ответила за Джэсона Дебора.

– Что ж, всякое случается. – Губер откровенно наслаждался препирательством. – Вам повезло, Отис. Найди мы у вас компрометирующие бумаги, сидеть бы вам в тюрьме.

– Но ведь вы разрешили нам остаться в Зальцбурге до тех пор, пока Бетховен не закончит ораторию.

– Вы опоздали на пять недель. Вполне основательная причина, чтобы отправить вас в тюрьму.

– Неужели нас могут ни за что посадить в тюрьму? – возмутился Джэсон.

– Многие проступки караются в империи тюрьмой, – заметил Губер. – В первую очередь воровство, нападение на дворянина и критика в адрес императора, но, помимо этого, существует еще более двухсот нарушений, тоже карающихся тюрьмой. Мы не допустим у себя революции.