Эвелин Левер - Мария-Антуанетта

Однако заявление короля вызвали гнев и негодование у республиканцев, якобинцы и кордельеры не прекращали твердить о крахе монархии. Якобинцы требовали суда над Людовиком и установления регентства в лице герцога Орлеанского, ставшего Филиппом Равноправным. Что касалось кордельеров, они требовали установления республики в чистом виде.

В то время как решалась судьба режима и одновременно судьба короля, королева обманывала бдительность своих охранников. В надежде спасти монархию и королевскую семью, она продолжала довольно ловко вести двойную игру. С момента своего возвращения из Варенн она тайно переписывалась с Ферзеном, Мерси и императором. Лишь письма своим близким продолжали оставаться искренними. Именно в них она показывала свои истинные чувства по отношению к событиям в королевстве.

Она получила письмо от Ферзена, датированное 27 июня. «Живя лишь ради того, чтобы служить ей», он выехал в Вену в надежде встретить императора, чтобы убедить его в необходимости решительных действий против революционной Франции. Он также спрашивал, согласится ли Людовик XVI отдать всю власть переговоров с иностранными державами графу Прованскому. Без труда выехав из королевства, принц отправился в Брюссель, где начал свои переговоры. 8 июля королева сообщила Ферзену намерения короля. «Он желает, — отвечала она ему, — чтобы добрая воля его родственников, друзей и других монархов проявилась в виде переговоров, цель которых была бы поддержать их и помешать свершению ужасного преступления». Что же касалось доверия ведения переговоров графу Прованскому, то в этом не было никаких разногласий, а барон де Бретель оставался представителем короля во всех европейских дворах.

17 июля после оглашения закона военного времени на улицах раздались выстрелы. Никто не знал, откуда они доносились. Национальная гвардия по приказу Лафайета стреляла по мирной безоружной толпе. В результате несколько десятков смертей. После кровопролития умеренные депутаты попытались оправдать действия гвардии, называя их необходимыми. Это означало установление порядка, который сводился к изданию нескольких указов об аресте руководителей республиканских партий. Теперь клубы не осмеливались вести свои заседания. Буржуазная революция победила. Ее лидеры не думали больше о репрессиях и кровопролитии на Марсовом поле. Для них существовало лишь одно — принятие конституции.

Душевная тоска Марии-Антуанетты окончательно подавила ее. июля она написала Леопольду II, что поездка во французскую глубинку заставила задуматься, она открыла ей глаза на истинные желания французов. Именно поэтому она решила последовать за умеренным большинством в Собрании, которое только что подтвердило свои твердые намерения сохранить монархию. Посреди всей этой напряженности она хотела быть убежденной в том, что Австрия по-прежнему останется союзником Франции, что именно Австрия станет первой державой, которая официально признает конституционную Францию. Однако на следующий день она написала Мерси, чтобы тот предупредил императора, что это письмо всего лишь комедия, которую она была вынуждена разыграть. «Я. считаю своим долгом уступить желаниям лидеров конституционной партии», — писала она ему. «Это очень важно для меня, по крайней мере, еще какое-то время, они верят, что я на их стороне», — добавила она на следующий день.

Со всей своей высокомерной легкостью, на которую она была способна, Мария-Антуанетта продолжала лгать, притворяясь плохо осведомленной теми людьми, которые па самом деле рисковали многим ради того, чтобы что-то посоветовать ей. Молодой адвокат Барнав взял на себя трудную задачу переслать ей основной текст конституции, чтобы показать, какие преимущества могут извлечь из этой новой системы король и она сама. Она, во всяком случае, увидела в этом тексте лишь «набор непонятных и абсурдных фраз, которые трудно применить к реальности». Несмотря на хитрость, которую она использовала, чтобы замедлить принятие конституции, королева знала, что муж был вынужден согласиться с данной конституцией. «У нас нет ни сил, ни средств, и мы можем только выжидать», — в отчаянии признавалась она Мерси. И снова настаивает на вмешательстве иностранных монархов. «Я по-прежнему настаиваю и желаю, чтобы могущественные державы с реальной силой вмешались в политику Франции, однако я думаю, что было бы крайне опасно выказать это желание», — писала она Мерси.

Измученная той ролью, которую она взвалила на себя, неспособная здраво оценить преимущества нового режима, она категорически отказывалась принимать его. По мере того как приближался ужасный для нее момент принятия конституции, у нее начинали сдавать нервы, иногда с ней даже случались истерики. «В конце этой недели королю представят грамоту, — писала она Мерси 21 августа. Это ужасный момент. […] В этой грамоте будет идти речь о продолжении курса реформ, которые будут все дальше и дальше удалять нас от трона. […] Нужно, чтобы император вмешался. Это единственный способ, которым он может оказать мне услугу». «Невозможно больше так жить; речь идет лишь о том, чтобы усыпить нашу бдительность, чтобы завоевать наше доверие, а после этого отыграться за все обиды. Поверье это должно было так случиться, поскольку я это говорила», — добавит она спустя пять лет. «Итак, у нас нет иного источника силы, лишь иностранные державы. Нужно любой ценой добиться их вмешательства, однако возглавить это должен именно император. […] Уверяю Вас, положение вещей на сегодняшний день таково, что было бы лучше быть королем маленькой провинции, чем огромной державы». То же самое она повторила своему брату, напоминая ему, «что это племя тигров поглотит все королевство», и патетически заявляла: «Нам не на кого больше полагаться, только на Вас».

Все угрозы делали планы Людовика еще более трудными для осуществления. В это время Барнав работал над речью, которую Людовик должен был произнести перед депутатами при принятии конституции. Он уговаривал королеву также приготовить речь для Собрания, повторяя ей, что эта речь должна будет сыграть весомую роль в ее будущем. Призвав на помощь всю свою мудрость, королева отказалась от этого предложения. «Пусть королева мужественно воспримет завоевание королевства, — говорил он ей. — Окруженная врагами, которые покушаются на ее власть, тем не менее королева должна быть всегда вместе со своим народом». Однако королева не видела в этих словах никакого реального смысла.

Когда все было улажено между Барнавом, королевой и королем, делегация, состоящая из 60 депутатов, принесла в Тюильри текст конституции 3 сентября к 10 часам вечера. Сохраняя приличие, Людовик XVI хотел выиграть время, чтобы внимательно ознакомиться со всеми статьями. Институт монархии был в этом документе значительно преобразован. Король Франции оставался наследным монархом, отныне он возглавлял нацию, которая наделяла его исполнительной властью. Король отвечал за исполнение законов и за решение законодательного органа. Его власть оставалась доминирующей во внешней политике, война могла быть объявлена только по его решению; он подписывал международные договоры и управлял посольской службой. Власть его становилась весьма условной в законодательной области, однако он сохранял за собой право вето. В своей деятельности король продолжал опираться на министров, которых он назначал и увольнял, однако под любым его решением должна была стоять их подпись. Министры имели право брать слово перед Собранием, однако они не подчинялись ему. Король больше не распоряжался национальным доходом. Наконец, конституция предполагала три случая, когда король мог быть лишенным всех прав. Законодательная власть представлялась Собранием, избиравшимся голосованием, в основе которого был имущественный ценз. Депутаты обладали правом издавать законы и могли объявлять вотум недоверия министрам.