Перед изгнанием. 1887-1919 - Феликс Феликсович Юсупов
Вы слишком мало его знаете и видели, чтобы понять его личность и ту силу, которая им руководит, но я его знаю теперь два года и уверена, что он несет крест Божий и страдает за истину, которая нам непонятна и, если Вы немножко знакомы с оккультизмом, то знаете, что все великое скрывается под известной оболочкой, которая для профанов закрывает путь к истине. Помните слова – «Войдите тесными вратами», но этого мало кто понимает, предпочитая, как он говорит, «неприкосновенное древо» фарисейской добродетели, по-моему, часто граничащей с жестокостью, истинной христианской любви!
Вот все, что я могу Вам о нем сказать, если Вас что-нибудь особенно интересует, то напишите, я всегда с удовольствием Вам напишу. Пока он еще здесь и хочет с нами говорить на первой неделе поста, а затем уезжает, надолго ли, не знаю, и приедет ли, когда Вы тут будете, тоже не знаю.
Напишите все, что Вы об этом думаете, я очень дорожу Вашим мнением и хочу чувствовать Вас со мной, только будьте откровенны, потому что я люблю Вас сердечной, чистой и ясной любовью, которая сохранится до гроба и, надеюсь, что никакие людские каверзы не изменят нашей дружбы, а другу надо все говорить, не боясь его обидеть, потому что любовь должна все перенести! 5-го/ 18 праздник той иконы, которую я Вам дала, помолитесь, чтобы она Вас спасла!
И вообще напишите, до свидания,
Мария Головина.
ГИМ ОПИ. Ф. 411. Ед. хр. 48. Л. 40–43 об.
ПИСЬМО Ф.Ф. ЮСУПОВА-МЛ. ВЕЛИКОЙ КНЯГИНЕ КСЕНИИ АЛЕКСАНДРОВНЕ
Ракитное
2 января 1917
Дорогая Мамаша!
Очень благодарю тебя за письмо. Мне запрещено писать, поэтому не мог этого сделать раньше. Боялся, что перехватят по дороге. Меня ужасно мучает мысль, что императрица Мария Федоровна и ты будете считать того человека, который это сделал, за убийцу и преступника, и что это чувство у вас возьмет верх над всеми другими.
Как бы вы ни сознавали правоту этого поступка и причины, побудившие совершить его, у вас в глубине души будет чувство – «а все-таки он убийца!»
Зная хорошо все то, что этот человек чувствовал до, во время и после, и то, что он продолжает чувствовать, я могу совершенно определенно сказать, что он не убийца, а был только орудием провидения, которое дало ему ту непонятную, нечеловеческую силу и спокойствие духа, которые помогли ему исполнить свой долг перед родиной и царем, уничтожив ту злую дьявольскую силу, бывшую позором для России и всего мира, и перед которой до сих пор все были бессильны.
Ирина[303] на это смотрит так же, как и я. Это большое утешение. Мы живем тут тихой, деревенской жизнью, и если бы те, кто нас сюда сослал, знали бы, как нам тут хорошо, то, наверное, бы не оставили.
Конечно, Ирина уже успела простудиться и лежала несколько дней в кровати. Я нашел, что она очень поправилась и несмотря, что очень худа, имеет здоровый вид.
Погода довольно <…>[304].
Мама[305] простудилась и лежит уже второй день. Ужасно скучно без Беби[306], говорят, она все время болтает. Так хотелось бы ее послушать и вас всех повидать. Бог знает, когда попаду в Крым. Мы много читаем, я пишу свои записки и теперь ими совсем поглощен.
Андрей и Федор[307] меня глубоко тронули своим отношением ко мне, а Папаша (А.М.)[308] все, что он для меня сделал, я никогда не забуду и люблю его всей душой.
Ты, пожалуйста, о нас всех не беспокойся. Мы довольны нашей судьбой и живем мирно и хорошо в Ракитном. Крепко, крепко тебя целую, а также всех детей, Беби и Папочку.
Феликс.
Перепечатано из журнала «Красный архив». 1923. № 4. С.426
Князь Феликс Юсупов
«В окопах»
(рассказ)
– Малый, как звать?
– Меня-то? – Петром.
– Откеля с роду?
– Я-то? – Тульский. Деревню нашу так что звать Дракиной. На Оке стоит, земляки одни говорят – мы московские, а батька спорит, говорит – мы тульские.
– Грамотный?
– Малость могу.
Тимофей быстро снял сапог, развернул портянку и, напевая: «Гуляй, гуляй портянка, гуляй лаптева сестра», бережно стал вынимать конверт, в котором находилось измятое письмо.
– Ну-ка, грамотей, читай!
«Дорогому моему супругу Тимофею Ефимовичу от супруги Вашей Марии Сергеевной. Еще кланяется сын Иван Тимофеевич, дочка Елена Тимофеевна, Сергей Тимофеевич. Кланяемся мы все тебе враз по низкому поклону и просим мы у тебя твоего родительского благословения, которое может существовать по гроб твоей жизни и на веки нерушимое. Еще кланяются единоутробныя сестрицы твои с супругами своими, кланяются все и вся родня. Еще кланяется Любовь Клементьевна, дедушка Ефим и Катюшка. Она же, подлая, проворовалась-было, да тетка простила. Пакостная такая, картошку заховала в амбаре; срам нам всем был от нея. Покров встретили по-хорошему. Только одним неладно: не было тебя. За чаем все поплакали. Продавать-ли лошадь. Лошади очень дешевы. За нашу лошадь не дадут больше сорока рублей; надо-бы продать, если дадут сорок пять. Отдать нам, или не надо. А мы думаем за такую цену кормить зиму. А там сам как хочешь. Ленька ходит в школу и ничего не занимается. Сергей твой ежедневно видит тебя во сне. Однажды он тебя так видел, как будто ты пришел в солдатском и утром стал рассказывать и много принес гостинцев. Теленка закололи к Казанской, а поросенка может скоро продадим или заколем. Кум Федосий давал три рубля, набивался жеребенком. Прислал нам Серега письмо, живет он Слава Богу. Затем прости нас Христа ради. Остаемся живы и здоровы и тебе того желаем. Как письмо получишь, так и пришли, пожалуйста, ответ. Способие от казны получаем исправно».
– Ладно, с окопов так и пришлешь!
– Чего, малый, грустишь, вспомнил деревню? Родимых? О нареченной в мечтаньях? Любит ли, а может и разлюбила?
– Нет, ничего, так что…
– А как ее звать?
– Ее-то? Любой!
И оба они как-то сразу замолкли. Невольно вспомнились родные их села… Да, там мирно коротают жизнь люди. Кормильцев лишь не хватает: ушли… И ждут-же они с нетерпением, когда они вернутся. Проходит день за днем, неделя за неделею, месяцы сменяются, а ожидания остаются все те-же; так же покорность судьбе, та-же любовь к ним, она не меняется…
Широко расстилалось пахотное поле впереди их окопов, изрытое вражьими снарядами. А за полем проглядывал обездоленный лес со сраженными стволами, в прогалинах которого беззаботно играли отблески
