Нина Воронель - Содом тех лет

Я решила эту задачу, воспользовавшись гостеприимством дружеской нам с молодости семьи подпольных миллионеров, описанных мною в главе «Петли судьбы». У самой Туси я ночевать не решилась, она вполне могла быть тоже на заметке у КГБ – мы с Сашей у нее бывали, пусть не часто, но регулярно. Но, видно моя добрая фея еще не окончательно меня покинула – мало того, что она подослала ко мне таксиста-лихача, она именно в этот критический момент отправила всех членов Тусиной семьи в город Н. на поиски вторично пропавших семейных ценностей, оставив в моем распоряжении отличную, совершенно чистую от слежки квартиру одного из Тусиных братьев.

Квартира эта к тому же находилась недалеко от Курчатовского института, где жил Леонтович, так что я, опасаясь ему звонить, отправилась к нему пешком. Похоже, это было моей ошибкой, потому что проходя мимо метро «Октябрьское поле» в двух шагах от своего дома, я наткнулась на Джамлета, симпатичного тбилисского физика, связанного когда-то с Сашей по работе. Увидев меня, он замахал руками и бросился мне наперерез, но я в страхе шарахнулась от него и вскочила в автобус, идущий в противоположную сторону. Из автобуса я выскочила на следующей остановке, вскочила в трамвай, идущий неведомо куда, и огляделась. Никто, вроде, не пытался за мной увязаться, но я предпочла на следующей остановке выйти из трамвая и затеряться в мелких прилегающих улочках. К Леонтовичу в тот день я уже не пошла.

С тяжелым сердцем я добрела до своего временного прибежища и загрустила. Мне не к чему было проверять, случайной или преднамеренной была моя встреча с Джамлетом, – если бы мои преследователи напали на мой след, я рисковала слишком многим. Но мне горько было оскорблять подозрением славного интеллигентного человека, широко по-грузински принимавшего нас когда-то в своем родовом замке в нескольких часах езды от Тбилиси. Я не сомневалась, что, если он и вправду поджидал меня возле метро, то делал он это не по собственной воле. И я в который раз прокляла бесчеловечную систему, сеющую рознь и страх среди своих граждан только ради собственного самосохранения.

В конце концов, я добралась до Леонтовича и получила его согласие на проведение почти незаконной операции по найму профессора с мировым именем на скромную должность секретаря. Весь наш замысел был построен на существовавшем в СССР праве каждого академика нанять себе личного секретаря, которому он мог платить из собственного кармана, причем общественный статус секретаря нигде оговорен не был. Главный фокус состоял в том, чтобы найти академика, который не побоится это сделать. У Сахарова секретарь уже был, а кроме него только Леонтович готов был отважиться на такой смелый поступок.

Получив от Леонтовича его академическое удостоверение и письмо с просьбой оформить ему секретаря, я принялась осуществлять план тайного приезда Саши в Москву, после чего он должен был немедленно отправиться в посредническую контору, имеющую право заключить контракт между академиком и его будущим секретарем. Мне удалось вызвонить Сашу в Москву, сговорившись с ним по телефону через его двоюродную сестру Ляльку, в харьковской квартире которой он пока залег на дно, готовя к выходу очередной номер «Евреев в СССР». Многократно убедившись, что за мной нет хвоста, я встретила его в заранее условленном месте, и, запасшись коробкой роскошных конфет, мы без задержки отправились оформлять его на новую работу.

Когда секретарша посреднического бюро в восторге от щедрого «подарка академика» поставила в сашином паспорте печать, подтверждающую его трудозанятость, я вдруг почувствовала, как все мое тело стало невесомым – это распался стальной обруч, стискивавший мне сердце все эти напряженные дни. Едва лишь мы весело вошли в нашу заброшенную квартиру, тут же громко затрезвонил дверной звонок.

«Коля явился», – предположила я и не ошиблась. Ума не приложу, как он сумел примчаться с такой скоростью, – все же вряд ли он все эти десять дней провел в кустах под нашей дверью.

«С приездом, Александр Владимирович! – счастливым голосом выкрикнул Коля, только что не бросаясь Саше на шею. – А я вам тут повесточку в суд принес! За тунеядство!»

«И напрасно, Коля, – ответил Александр Владимирович не менее счастливым голосом, однако желания броситься Коле на шею не проявил. – Я уже устроился на работу».

«В Крыму, что ли?» – усомнился Коля, зная наверняка, что из Крыма Саша уехал вместе со мной.

«Нет, в Москве. Хотите заглянуть в мой паспорт?»

«Не откажусь», – осклабился Коля и жадно протянул руку.

«Тогда отойдите к входной двери», – скомандовал Саша, пятясь при этом по коридору к другой двери, внутренней, подальше от Коли. Мы были наслышаны о том, как милиционеры выхватают из рук паспорта с печатями, а потом возвращают уже без них. Саша вынул из кармана паспорт, раскрыл на нужной странице и показал Коле печать с сегодняшней датой. Я на всякий случай встала между ними, чтобы Коля не мог дотянуться.

Но он и не пытался. Он, как мне кажется, вздохнул с облегчением и поспешил прочь – видать, мы здорово ему надоели со своими еврейскими штучками.

Отбившись таким образом от обвинения в тунеядстве, мы начали готовиться к долгой осаде – ясно было, что за этим обвинением последуют другие, которые будет не так легко обойти. Грозным призраком вставала над нами – на этот раз уже и надо мной, – мощная обвинительная волна под кодовым названием «Дело Марамзина». Несмотря на то, что мы не имели никакого отношения к подготовке зарубежного издания книги стихов И. Бродского, именно это дело с легкой руки Марамзина обретало все более и более реалистические очертания. Володе и Ваде каким-то непостижимым образом удалось привязать его к нашему журналу, для чего из Ленинграда к нам зачастила тамошняя неразлучная пара следователей – «добрый» майор Волошенюк и «злой» лейтенант Автух. Бог их знает, зачем они приезжали – по делам или так, погулять в столице, – но для оправдания командировочных расходов они то и дело выдергивали нас в какие-то унылые официальные комнаты с голыми стенами, где часами обсуждали с нами – по отдельности, разумеется, причем Волошенюк облюбовал меня – особенности литературного стиля Марамзина и неразумность нашего решения покинуть столь нежно любящую нас родину.

Хоть мы, не сговариваясь, заявили, что не видим ничего антисоветского в литературных изысках Марамзина, это не смягчило отношения следователей к нашему журналу – они жаждали, чтобы мы сознались в его антисоветской направленности. А так как мы упорствовали и ни за что не сознавались, им, к великому их удовольствию, приходилось все чаще наведываться в Москву за государственный счет.