Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944

В 1941 году мало кто задавался вопросом о смысле военного похода, заводившего немцев все дальше в необозримую глушь советской России. Теперь же, когда была перевернута еще одна страница этого военного противостояния и красноармейцы уже наступали на пятки немецким гренадерам, солдаты вновь почувствовали мотивацию. И, несмотря на то что их положение было уже совсем скверным, тем не менее военный аппарат продолжал функционировать.

Слабость 18-й армии в этот момент наглядно видна не в трусливых причитаниях, а в трезвых оценках, представленных в донесениях разведки о противнике. Они дают все более четкую картину надвигающейся катастрофы. Все доклады, сводки о наличии личного состава и вооружения ясно свидетельствуют о том, что немцы, находящиеся под Ленинградом, уже не в состоянии по своим ресурсам в живой силе и технике долго сопротивляться решительному и крупному наступлению советских войск. Но даже последний немецкий солдат знает, что до тех пор, пока хватает боевой мощи, пока действуют командные пункты и линии связи, все еще сохраняется возможность создания резервов, доставки подкреплений и спасения раненых. Но самое главное то, что многие солдаты при этом останутся живыми и невредимыми.

8 января 1944 года 540-й батальон особого предназначения отводится из района Грузино, где находится крохотный, обильно политый кровью немецкий плацдарм на Волхове. Смена для долгожданного отдыха! Но грузовики спешат в направлении Синявино. Это все равно что попасть из огня да в полымя. Однако затем солдат 540-го штрафного батальона переправляют в еще более опасное место. Началось советское наступление с целью окончательного освобождения Ленинграда от блокады, поэтому немцы направляют все свои силы против развернувшихся ударных армий «красных». 19 января солдаты-штрафники попадают юго-западнее Ленинграда в окружение вместе с остатками других разбитых частей. 21 января из 550 штрафников в строю еще оставались 40 человек. Остальные были убиты или ранены. Но ни один из них не сложил оружия, ни один не перебежал на сторону противника.

О том, как батальон перебрасывался к месту своего последнего боя перед воротами Ленинграда, рассказывает Т. Герберт, офицер 540-го штрафного батальона: «Я сидел в кабине грузовика и мог оттуда все видеть. У солдат, слава Богу, не было такого обзора. Тот, кто хоть раз проезжал там по лежневой дороге в направлении линии фронта, тот никогда этого не забудет. По обеим сторонам „лежневки“ мелькали одно за другим солдатские кладбища. Один деревянный крест сменялся другим таким же крестом. Здесь не требовалось давать воли своему воображению!» Действительно, именно так выглядело кольцо окружения, в котором «фашистские захватчики со спокойной душой дожидались падения Ленинграда».

В то время как немецкие гренадеры, преодолевая невзгоды, вновь были вынуждены доказывать, насколько хорошо они научились стоять в обороне и совершать отход, в этот момент мы вновь слышим о Гитлере. Он возмущен Кюхлером и велит передать ему, что у него нет лишних войск для группы армий «Север». «Ей не привили умение преодолевать кризис!» Также как фельдмаршал, его генералы вновь вынуждены воевать на два фронта: против наступающих русских и с сумасбродными идеями своего верховного главнокомандующего, который упрямо до последней минуты из принципа отклоняет любую просьбу отвести войска и тем самым сохранить их боеспособность. Поэтому, с одной стороны, генералы подтверждают ставке фюрера, что, разумеется, они ожидают дальнейших распоряжений. Но в следующем телефонном разговоре, докладывая реальную обстановку, они добиваются разрешения на отход подчиненных частей с целью спасения людей и техники и предоставления возможности решать эти вопросы самим фронтовым офицерам, исходя из тактических соображений.

Слово «отход» воскрешает в памяти ужасные сцены: запруженные дороги, забитые под завязку места размещения личного состава, разбитые пункты управления и нарушенные пути снабжения. Вспоминаются автомобильные заторы перед мостами, перекрестками дорог и в узких местах, где машины врезаются друг в друга и где пробивающееся навстречу противнику арьергардное усиление наталкивается на откатывающиеся обозные колонны, технический состав аэродромного обслуживания или ремонтные роты. Хаос наступает и когда тяжелая артиллерия меняет позиции, когда колонны с боеприпасами пытаются пробиться вперед, танки оттесняют на обочину повозки, а грузовики застывают из-за поломок или повреждения моторов. Кризисные ситуации постоянно возникают, когда партизаны взрывают дороги и мосты, когда самолеты поджигают с бреющего полета автомашины. К этому добавляются панические донесения и слухи, распространяющиеся молниеносно. Сюда же следует прибавить нервозность, крики и дикую перебранку между офицерами, сопровождающими транспорт, и начальниками колонн. А затем арьергардные бои, акции с участием безвестных одиночных бойцов, вскипающая ярость с обеих сторон, разыгрывающиеся драмы, в ходе которых не остается живых свидетелей. Убитые продолжают лежать в окопах, засыпанные землей, если их не удается вынести назад. Легкораненых уносят, а тех, кто получил тяжелое ранение и кого нельзя вынести из-за отсутствия санитаров, перевязывают и оставляют лежать в надежде на милость атакующих или же в ожидании последнего выстрела от них. Линии фронтов противников подходят настолько близко друг к другу, что, кажется, сливаются воедино. Перед Дудергофскими высотами, взятыми в результате контрудара штурмовым батальоном 18-й армии, а затем вновь оставленными из-за разбросанности огня немецкой артиллерии, разыгрываются ночные бои в многоэтажных домах, где подвалы и этажи попеременно занимаются немцами и русскими.

Уже цитировавшийся психолог, обладавший военным опытом, А. Штёр, рассуждает: «Видимо, примеры истинной храбрости встречаются при отступлении чаще, чем во время крупных побед. Они менее заметны, менее пригодны для пропаганды войны и за них реже получают ордена. Прикрыть отход, имея в наличии всего лишь несколько бойцов, отбить у врага дорогу, чтобы сделать возможным дальнейший отход по ней, — это требовало храбрости. Для этого нужно было преодолеть в себе инстинкт самосохранения и отдать все силы, чтобы помочь товарищам. Позиция „Я должен это сделать, иначе все погибнут“, — несет в себе элемент самопожертвования». Штёр полагает, что именно благодаря такому поведению солдаты с честью выходили из безнадежных ситуаций. «В действующих частях, — говорит Штёр, — когда еще имелась возможность управлять боем, потери были не столь высокими, как в наспех сформированных маршевых ротах. По мере того как война приближалась к границам Рейха, у многих солдат возрастал инстинкт защиты Родины, когда они осознавали реальную угрозу своему дому». Штёр не ставит перед собой цель давать оценку проявлениям такого характера, даже когда ссылается на другие факторы, воздействующие на солдат в условиях упорных оборонительных боев. Сюда он относит угрозу попасть под военный трибунал, апатию от потери сил и ужасов войны. Психология солдат-смертников была многовариантной.