Игорь Ефимов - Джефферсон

Покупка Луизианы была отмечена празднованиями во всей стране. Голоса противников этого правительственного акта тонули в хоре поздравлений. Но другой поборник справедливости, директор казначейства Галлатин, после торжественного банкета в президентском особняке обронил: «Всё же мы не должны забывать, что возрождение кредита Америки было осуществлено усилиями мистера Гамильтона. Если бы не это, голландские банкиры сегодня не согласились бы вручить консулу Бонапарту оговоренные 15 миллионов долларов. А так они уверены, что деньги будут возвращены им Соединёнными Штатами со всеми положенными процентами».

Вчитываясь в Священное Писание, Джефферсон обратил внимание на то, что слово «справедливость» очень часто используется в Ветхом Завете и очень редко — в Новом. Зато в Новом многократно мелькает волнующее слово, которого совсем нет в Старом: «воскресить, воскрешать». Рациональный ум, столь решительно отвергавший рассказы о чудесах, якобы сотворенных Христом (верил только в исцеления), вдруг отыскал логическую лазейку, позволившую ему допустить возможность чуда воскресения.

Ведь каждое живое существо, каждый олень, орёл, барс, бизон, голубь, каждая форель, цапля, утка, даже лягушка или змея были, несомненно, чудом Творения. Почему же перед лицом этих явных чудес нужно было считать невозможным чудо воскрешения кого-то одного? В науке логике подобное утверждение попадало в таинственный разряд тех, которые невозможно было доказать и невозможно опровергнуть. Но разве не было возвращение ему покойной жены в облике юной Салли намёком свыше, подтверждением возможности чуда воскрешения?

Конечно, здесь опять начинался его вечный диалог между разумом и сердцем. «Всё живое рано или поздно умирает, — говорил разум. — Мы не видим ни одного примера воскрешения». В недавнем дружеском письме американскому студенту Джефферсон снова сформулировал свой рационалистический идеал:

«Я отношусь к тем людям, которые смотрят с оптимизмом на природу человека. Мы созданы для общественной жизни, и наш ум, как считает Кондорсе, открыт улучшениям, предела которым не видно… Идея, будто человеческий ум неспособен прогрессировать и развиваться, — трусливая идея. Этой доктриной пользуются все деспоты на земле и их последователи в нашей стране, особенно в вопросах религии и политики. Слава Богу, ум американцев уже достаточно открыт, и его будет невозможно закрыть снова. То, что раз открыто наукой, не может быть утрачено. Для того чтобы отстоять свободу человеческого ума и свободу печати, каждый мыслящий гражданин должен быть готов пойти на лишения и даже мученичество. Свободно мыслить и свободно выражать свои мысли — вот главные условия общего прогресса».

Но и сердце отказывалось молчать. «Мне невыносима идея неотвратимости и непоправимости смерти, — отвечало оно. — Я не смирюсь с ней никогда». И так как угроза гибели дорогого существа в эти недели в очередной раз приблизилась вплотную, сердце цеплялось за надежду с утроенной силой.

Что, если Бог продолжает творить и захочет отыскать пути для воскрешения умерших?

В Ветхом Завете Он не представлен всеведущим и всемогущим. Он, например, не знает, что Каин убьёт Авеля, спрашивает его: «Почему омрачилось лицо твоё?» Не знает, как отреагирует Иов на обрушенные на него несчастья.

Циничный Сатана высказал предположение, что Иов любит и восхваляет Бога лишь до тех пор, пока Тот осыпает его дарами, охраняет от бед и горестей. С разрешения Бога Сатана испытывает Иова всеми мыслимыми несчастьями и страданиями и доводит до того, что праведник возроптал, проклял душу свою, посмел обратиться к Богу с обвинительной речью. И Бог с одобрением отнёсся к его протесту. Что если новый Иов посмеет с такой же страстью восстать против неизбежности смерти, — не захочет ли Бог пойти ему навстречу и внести здесь поправку в своё Творение?

Уехать из Вашингтона Джефферсону удалось только в самом конце марта. К тому времени Марию уже перевезли — вернее, перенесли на носилках — из Эдж-Хилла в Монтичелло. Увидев её, Джефферсон сразу вспомнил лицо умиравшей жены: такое же выражение отказа от борьбы за жизнь, бесконечной усталости и примирения. Джек Эппс просиживал у её постели ночные часы, а всё остальное время бродил по дому, держа на руках двухлетнего сына, будто страшась, что безжалостная судьба отнимет и его.

Когда умирала Марта, Джефферсон пытался заклясть болезнь, отдалить смерть, работая до бесконечности над «Заметками о Виргинии». Теперь он тоже погружался в работу над новым трудом, над «Евангелием от Томаса», страстно ища в священных текстах надежду на чудо воскресения.

«Чада века сего женятся и выходят замуж; а сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мёртвых ни женятся, ни замуж не выходят, и умереть уже не могут, ибо они равны Ангелам и суть сыны Божий, будучи сынами воскресения» (Лк. 20: 34–36).

«Наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия, и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения» (Ин. 5:28–29).

«Воля Пославшего Меня есть та, чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6:40).

«Но в том признаюсь тебе, что по учению, которое они называют ересью, я действительно служу Богу отцов моих, веруя всему, написанному в законе и пророках, имея надежду на Бога, что будет воскресение мёртвых, праведных и неправедных» (Деян. 24: 14–15).

«Ибо как смерть чрез человека, так чрез человека и воскресение мёртвых. Как в Адамc все умирают, так во Христе все оживут; вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мёртвые воскреснут нетленными, а мы изменимся» (1 Кор. 15: 21, 22, 51–52).

Погружение в евангельские тексты сделало своё дело — дало душе силы примириться с неизбежным. И когда наступил роковой день, Джефферсон не упал в обморок, как тогда, 22 года назад, но нашёл слова утешения для рыдающей Марты, для растерянного — овдовевшего — Джека Эппса, для плачущей Салли. Потом ушёл в свой кабинет, открыл пустую страницу журнала и вывел твёрдой рукой: «Сегодня, 17 апреля, между 8 и 9 утра, умерла моя дорогая дочь Мария Эппс».

20 мая, 1804

«Причины различного свойства удерживали некоторое время моё перо, пока глубокое чувство сострадания не вырвалось из моего сердца и не заставило выразить Вам моё глубокое сочувствие в связи с утратой такой чудесной дочери. Привязанность к ней, созревшая с того времени, когда Вы поручили её моим заботам в Лондоне, была жива до сих пор. Помню и нежную сцену прощания с ней, когда она обнимала меня за шею и орошала мою грудь слезами, восклицая: “О, почему они отрывают меня от вас именно тогда, когда я вас так полюбила!” Из собственного опыта я знаю, какие прочные нити любви опутывают родительское сердце и какую агонию оно испытывает в момент обрыва. Та, которая когда-то была счастлива называться Вашим другом, от души желает Вам найти утешение в вере в Вершителя наших судеб».