Виктор Петелин - Мой XX век: счастье быть самим собой

Он все думал, как не испортить Митьку своим позором, своим раскаянием он боялся навлечь на него беду. А получилось как раз наоборот. Митька пошел по неверной дорожке, по дорожке нравственного предательства. Все время занятый своими внутренними противоречиями, он и не заметил, что Митька вырос совсем не таким, каким отец хотел бы его видеть. Редко вмешивался он в воспитание сына, всецело передоверив его жене. А Степанида заботой, нежностью незаметно лепила из него человека, способного ради своей корысти и выгоды пойти на подлость и обман. «Выйти в люди» – вот что стало главной мечтой Дмитрия Курганова. И все давалось ему легко. Служба в армии, работа в поле, везде он на виду, всюду он стремится быть первым. К тому же – приятная внешность. Недаром его называют «броским парнем». Но успех вскружил ему голову. В нем все чаще проявляются черты зазнайства, самоуверенности, самодовольства. Митька – сложный, противоречивый характер: до хрипоты может спорить, что ему начислили меньше, чем положено, а на другой день бескорыстно работает в кузнице; он может бросить работу с присказкой: «работа дураков любит», – и тут же через несколько минут снова взяться за вилы и пойти, как машина, разбрасывать стожки сена на удивление собравшимся колхозникам. Полюбил Иринку Шатрову, но, чтобы досадить ей и подчеркнуть свою независимость и молодечество, может обнимать на ее глазах Варьку Морозову. Во всех поступках и действиях Митьки проявлялась его неуемная, озорная и щедрая натура. Но он мало думает о том, как отзовутся его поступки на судьбах других людей. Он с помощью матери избежал ответственности за свою подлость и обман по отношению к Зине. От всех своих односельчан скрыл, что стал отцом ребенка Зины. Скрыл от отца, нахально отказался говорить об этом с Захаром Большаковым. Митька говорит о своем отцовстве только тогда, когда Фрол перешел к Клавдии, перешел открыто, честно, в надежде на последнее счастье. Но беда еще более горькая, тяжелая надвинулась с той стороны, откуда ее и не ждали. Фрол узнал то, чего больше всего боялся: виновник трагических переживаний Зины Никулиной все-таки Митька. Из-за Митьки в Озерках оказалась Зина, впуталась там в секту иеговистов, стала «богородицей» Григория, наложницей Семена Прокудина, послушным орудием в руках ловких авантюристов. И дальнейшие события – следствие этой роковой ошибки. Братья и сестры во Христе отомстили Зине за отступничество – украли сына, и она ради его спасения вернулась в секту иеговистов: «...как же мне тяжело тут и муторно, – писала Зина Митьке, – но это ничего, скоро сойдет благоденствие на меня. Хоть тело мое сейчас страдает, но умом я понимаю, что скоро... скоро сойдет. Только бы вытерпеть все божьи испытания. А послал мне бог за отступничество мое и хулу на него распятие на святом кресте. Ничего, Митька, некоторые, кто искренне раскаивается, выдерживают и такое испытание. И во мне силы прибывают, это я чувствую, потому что раскаялась. И готовлюсь... Пишу тебе только потому, чтобы ты не беспокоился за сыночка. Он жив и здоров. Я поняла, что должна его отдать в служение господу. Наша святая матерь говорит, что за это мне простится половина грехов...»

Эта весть смяла Фрола, сделала его снова замкнутым, неразговорчивым, отрешенным. Фрол вернулся домой. Трудно, мучительно трудно было ему расставаться с Клавдией, давшей ему впервые в жизни радость человеческую, счастье любви, трудно было привыкнуть к мысли, что счастье, только что забрезжившее, заволокло грозными тучами расставания. Еще труднее было Клавдии. С этих пор она уже не улыбалась. Фрол понял, что его жизненная ошибка повлекла за собой ошибки сына, приведшие к трагическому исходу: к гибели Зины на «святом кресте».

Группа Пистимеи разоблачена, но сколько она принесла людям горя, страданий, скольких она запутала, вовлекла в свои сети, скольких лишила радости и счастья. Вот почему так настойчиво советовал Устин Фролу остаться с Клавдией. Уход Фрола от Клавдии мог бы и ее толкнуть в сети иеговистов, а каждая добыча для них – это удар по Советской власти, столь им ненавистной.

«Кража», «Последний поклон», «Синие сумерки», вышедшая в 1968 году в «Советской России» книга повестей – все это, взятое вместе, своего рода «избранное» Виктора Астафьева, заставляет говорить о нем как об одном из крупных современных русских писателей. Вроде бы совсем недавно был он молодым, «начинающим». И вот как-то незаметно, вдруг стал одним из видных современных художников.

Художественная автобиография – вот, в сущности, к чему сводится событийная сторона его «Кражи» и «Последнего поклона». Но только событийная, то есть только внешняя, документальная.

Когда читаешь рассказы и повести Виктора Астафьева, много возникает вопросов перед читателем. Художник, внимательно исследующий мир человеческих взаимоотношений, не может проходить мимо проблем, остро волнующих его современников. А в наши дни, как и прежде, порой зло разливается по земле, порой гнусность и подлость торжествуют свою победу над справедливостью и добром. Пусть эта победа временна, сиюминутна, но какие изменения она вносит в нравственный мир людей, оказавшихся вовлеченными в этот конфликт!

Природа злого поступка, недоброго дела очень сложна и порой противоречива. Человек может совершить какое-то действие, которое в конечном счете окажется нравственным или безнравственным, под влиянием побуждений чувства или побуждений интеллекта. Разумеется, и в том и в другом случае безнравственный поступок останется безнравственным. Но если художник установит, что то или иное действие совершено в минуту душевного ослепления, под воздействием острых страстей, а не в минуты холодного раздумья, наше отношение к этому поступку будет несколько иное, в этом случае, как говорится, возникают «смягчающие обстоятельства».

Виктор Астафьев внимательно исследует возникновение тех или иных чувств, тех или иных мыслей, в результате которых совершаются те или иные действия или поступки. И благодаря этому вниманию к внутренней стороне человеческой жизни Виктору Астафьеву удается вскрыть истинную сущность побуждений человеческих, подлинные мотивы поведения. Разумеется, это не новость в литературе. Вся подлинно русская литература, верная реалистическим заветам Толстого и Достоевского, верна этим принципам психологизма. Сейчас это особенно дорого и ценно в связи, повторяю, с теми натуралистическими и формалистическими тенденциями, о которых я уже упоминал. Человек Виктора Астафьева несет в себе и черты временные, настолько точно дана ему социальная и историческая характеристика, и черты общечеловеческие, настолько жизнь его многогранна, столько приходится ему испытать.