Альберт Вандаль - Второй брак Наполеона. Упадок союза

“С момента подписания брачного договора, – пишет министр посланнику, – нет той предупредительности, нет тех почестей, которыми бы венский двор не осыпал Отто и князя Невшательского. Это обязывает императора оказывать австрийскому посланнику точно так же особое внимание. Поэтому он пригласил его бывать на охоте. Князь Шварценберг, как кавалерийский офицер, держит хороших лошадей; он привык к подобного рода спорту, который необходим и для его здоровья. Со времени прекращения больших собраний по случаю ремонта в зале Тюльери, император устраивает в апартаментах императрицы маленькие, чисто семейного характера, собрания, на которые допускаются только лица, состоящие на его личной службе и на которые приглашение высших сановников и министров необязательно. Князь Шварценберг и графиня Меттерних получили приглашение на эти собрания, хотя ни один иностранец на них не допускается. Такое милостивое внимание не получило огласки, о нем знают только в пределах тесного кружка, а, между тем, оно доставляет императору случай говорить об эрцгерцогине и получать некоторые сведения о будущей подруге жизни. Исключительное внимание, оказываемое послу Его Величества, налагаем на Его Величество известный долг, и он уплачивает его австрийскому посланнику.

“Имеется в виду поездка в Компьен – князь Шварценберг будет в ней участвовать. При празднествах в честь брака императора с австрийской эрцгерцогиней австрийской посланник не может не пользоваться особыми отличиями. Подобающее императрице внимание требует, чтобы представитель ее августейшего родителя занимал место близ нее. Но эти отличия относятся к семейной жизни императора; это дело семейное к стоит в стороне от великих политических отношений к мероприятий кабинета.

“Не таковы отличия, расточаемые обоим посланникам России;[417] они иного рода, так как обусловливаются союзом двух наций и дружбой, связующей их государей. Отличия, которыми пользуется австрийский посланник, суть дань уважения императрице, императрица же не будет иметь влияния на дела: она постоянно будет в стороне от них, и брак с нею ни в чем не изменит наших политических отношений.

“Император Александр слишком умен, чтобы не заметить, какое значение имеет почет, о котором я говорю в моем письме, даже если бы таковой почет не был обычным явлением во все времена, а вам известно, что, кроме тех отличий, о которых я имею честь беседовать с вами, в обычае были и другие. Итак, я думаю, что вам не придется бороться с дурным впечатлением, которое могло бы быть следствием неправильной оценки этих условностей; постарайтесь предупредить такое впечатление. Говоря о том, как император ценит союз с Россией, вы окажете правду, а если сумеете устранить на этот счет всякие сомнения, вы приведете в исполнение желание императора”[418].

Что бы ни говорил Наполеон России, как бы ни уверял ее, не в его силах было сделать, чтобы взаимное положение Франции и Австрии в период обручения период их дружеских уверений и утонченного внимания – не приняло вида тесного союза. В этот период времени политическая сцена представляла поразительное сходство с картиной во время и после свидания в Тильзите, с той только разницей, что Австрия унаследовала роль, которая незадолго перед тем выпала на долю России. В Тильзите оба монарха обязались вновь встретиться и посетить друг друга в их столицах; после разлуки они вступили в дружескую переписку и обменивались сувенирами и подарками. Теперь говорили о скором приезде в Париж австрийского императора Франца I, где ему хотелось видеть дочь во всем блеске ее положения, на заре ее счастья. После Тильзита Наполеон посылал нежные послания Александру, теперь он посылает их австрийскому императору. Каждый день в газетных листках сообщается о проезде через Германию флигель-адъютантов и чинов двора с поручением доставить интимные письма и великолепные подарки будущей императрице или ее родителям. В Тильзите Наполеон пожелал, чтобы обе армии, забыв свою недавнюю вражду, в братском порыве примирились на его глазах, Тогда он собственноручно украсил орденом самого храброго из преображенцев. Теперь он вновь проделал нечто подобное. Он снял с себя орден Почетного Легиона, простой солдатский крест, какой обыкновенно носил, – точно такой, какой он приколол на грудь гренадера Лазарева, – и послал его эрцгерцогу Карлу, прося его украсить им свою грудь. Таким неоценимым по своей простоте даром он воздал честь своему противнику при Ваграме, как опытному и искусному полководцу, как лучшему солдату Австрии. Он всячески старался поднять недавних побежденных в их собственных глазах и изгладить из их памяти горькие воспоминания о пережитых ими бедствиях.

Вслед за таким обилием фактов, утешительных для самолюбия Австрии, она начала извлекать из создавшегося положения самые практические барыши, самые прозаические выгоды, и все, что она ни получала, делалось благодаря роковым образом сложившимся событиям и их особенностям, за счет России.

Русское правительство давно уже готовило выпуск займа в Париже. Куракин усердно хлопотал о нем, видя в этом главное дело, вверенное в настоящее время его попечениям. Но, несмотря на официальное содействие французского правительства, операция, по-видимому, должна была провалиться. Со временя неудачи с брачным проектом французские капиталисты, следившие за ходом политики, инстинктивно отстранились от России. Тогда Россия вообразила, что Наполеон может предписать доверие и таким образом доставить успех предприятию. Думая, что на нее мало обращают внимания, она становилась более требовательной и в резкой форме ссылалась на свои права союзницы. Куракин выразил желание, чтобы заем был гарантирован Францией, чтобы Наполеон поручился и принял на себя ответственность за императора Александра. Это значило, вместо содействия в устройстве займа, просить нечто вроде правительственной ссуды. И в период наилучших отношений Наполеон счел бы это притязание чрезмерным; тем паче при настоящих условиях у него не было ни малейшей охоты согласиться на это. Чтобы отклонить такое притязание, он сослался на строгости конституции, я кстати вспомнил, что основным законом VIII года запрещалось отдавать в заем денежные средства страны без согласования Законодательного Корпуса.[419] Узнав, что требование ее сочтено неприемлемым, Россия обиделась, отказалась от внешнего займа и открыла подписку на внутренний. На смену ей явилось австрийское правительство и начало хлопоты по займу для себя. Оно также нуждалось для покрытия неотложных нужд и издержек по последней войне во внешнем займе и обратилось с просьбой выпустить его на биржах Парижа, Брюсселя и Женевы. Действуя более обдуманно, избегая создавать затруднения, Австрия удовольствовалась выгодами, предоставленными ей объявлением о займе в Moniteur'e и допущение котировки займа на парижской бирже. Наполеон легко согласился на все эти пункты, даже оказал содействие, таким образом, разрешил Австрии получить капиталы, на которые рассчитывала Россия.[420]