Фёдор Полынин - Боевые маршруты

Командующий фронтом отличался широтой кругозора, высокой военной культурой. Он не любил ничего показного, в докладах требовал четкости, ясности, конкретности.

Однажды я явился к Рокоссовскому с целым набором схем и карт. Прежний командующий приучил нас обосновывать свои решения не только устно, но и графически отображать их на бумаге.

Константин Константинович посмотрел на мои рулоны, мягко улыбнулся и сказал:

- Зачем вы их с собой притащили? Я, честно говоря, немного растерялся.

- Как же, - отвечаю. - На бумаге наглядно...

- Карты и схемы передайте начальнику штаба. А мне расскажите о готовности армии и о том, какая помощь вам требуется.

Я подробно доложил обо всем, в том числе и о тех трудностях, которые испытываем. Неважно обстояло дело с продовольственным обеспечением, не хватало емкостей для горючего.

При разговоре присутствовал начальник тыла фронта генерал Н. А. Антипенко. Рокоссовский повернулся к нему и спокойно сказал:

- Позаботьтесь, пожалуйста, обеспечить воздушную армию всем необходимым. Самолеты не могут летать без горючего, летчики не должны воевать без обеда. А их помощь нам скоро потребуется.

Потом командующий снова обратился ко мне:

- Примите меры для расширения аэродромной сети. Скоро к вам прибудут еще два или три авиационных корпуса, надо разместить их как следует.

От К. К. Рокоссовского я всегда уходил с ясным представлением о том, что и когда нужно делать, с какими армиями и на каком этапе придется взаимодействовать.

В один погожий день я вылетел в расположение 1-й Польской армии. Сразу бросилась в глаза экипировка польских солдат и офицеров. На них все было с иголочки. Чувствовался и высокий боевой настрой поляков. Понять их было нетрудно. Совсем недалеко на западе находилась их истерзанная фашистами родина, каждый не пощадил бы жизни за ее освобождение.

Меня провели в штаб. Первым, кого я встретил, оказался старый знакомый. В. В. Корчица я знал еще по Северо-Западному фронту. Он возглавлял штаб одной из общевойсковых армий, которую мы поддерживали с воздуха.

- Владислав Викентьевич, и вы здесь? - спросил я, обнимая Корчица.

- Я поляк, - с достоинством ответил он. - Мой священный долг быть вместе со своей армией.

- На какой же вы должности?

- Начальник штаба.

- Как все здорово складывается! - сказал я, не скрывая своего удовлетворения. - Опять нам с вами придется взаимодействовать.

- И я очень рад, - тряс мне руку растроганный польский патриот.

Корчиц проводил меня к командующему армией генералу Берлингу и представил как своего старого знакомого. Берлинг поздоровался и жестом руки пригласил сесть. Как и Корчиц, он свободно говорил по-русски. Беседа сразу же приняла непринужденный характер.

- У нас, пане генерал, отличное советское оружие, солдаты и офицеры рвутся в бой, - не без гордости заявил Берлинг. - У нас даже есть своя авиационная дивизия.

- Кто ею командует? - поинтересовался я.

- Полковник Смага. Начальник штаба у него - Ро-мейко, заместитель по политической части - Г. В. Богда-новский. Дивизия смешанная. Истребительный полк именуется "Варшава", штурмовой - "Краков", а вот ночному бомбардировочному названия пока не придумали.

- Именовать полки надо, видимо, в зависимости от того, где они отличатся, - посоветовал я командующему.

- Совершенно верно, пане генерал, - согласился Берлинг.

- Поскольку мы соседи, - говорю командующему, - авиационную дивизию, наверное, поставят на обеспечение к нам.

- Это будет очень хорошо! - восторженно отозвался Берлинг.

Членом Военного совета, заместителем командующего по политико-просветительной части был Александр Завадский, вторым членом Военного совета - Кароль Сверчевский, а начальником тыла - Петр Ярошевич. Но во время этой поездки мне не удалось с ними познакомиться: они находились в частях.

Штаб дивизии располагался неподалеку, и меня охотно провели туда. Почти до вечера я беседовал с полковником Смагой, его заместителем по политико-просветительной части и начальником штаба. Офицеры произвели на меня приятное впечатление. Они хорошо знали своих людей. Командира дивизии я знал еще по Оренбургской школе, где учился. Тогда он командовал авиаэскадрильей. В разговоре мы с интересом вспоминали былые времена,

Домой я возвращался в отличном настроении. Мне стало ясно, что рядом будут добрые боевые друзья.

Через некоторое время мне позвонил начальник штаба ВВС генерал Худяков и предупредил:

- Из Москвы вылетает генерал Берлинг. Садиться будет на аэродроме Колки. Вам, как представителю нашего командования, поручаем присутствовать при вручении польским военнослужащим советских орденов и медалей.

Еду на аэродром. Вдруг слышу, по внутренней радиосвязи передают: "Вручение наград не состоится. Хозяин Берлинг сел в Бережнице, неподалеку от Сарн".

"Почему Берлинг сел на ложном аэродроме? - ломал я голову. - Неполадки в машине?"

Не мешкая, вылетел в Бережницу. Сел там и увидел странную картину: самолет, на котором прилетели высокие гости, сгорел, Берлинг и сопровождающие его лица стоят в стороне, у фанерного макета бензовоза.

- Хотели захватить вас с собой, - объяснил мне Берлинг, - а попали не на тот аэродром. При посадке два "мессера" прихватили нас и подожгли. Хорошо, хоть в живых остались.

Я невольно улыбнулся.

- Выходит, и вас в заблуждение ввел подполковник Иванов?

Берлинг не сразу понял смысл моих слов. Пришлось объяснить ему, в чем дело.

- Есть у нас очень опытный специалист по маскировке аэродромов подполковник Иванов. Он-то и создал этот ложный аэродром. Сколько бомб на него сбросили фашисты - не счесть.

Берлинг раскатисто засмеялся.

- Ну и молодцы! - сказал он, искренне восхищаясь работой маскировщиков.

- Сверху аэродром кажется настоящим: стоят в ряд самолеты, чуть поодаль автомашины, люди ходят. Все надо. Поэтому мы и села на него. А потом огляделись и видим: все сделано из фанеры и дерева. Прекрасный мастер ваш Иванов!

Об этом случае мы вспомнили и много лет спустя, после войны, когда снова встретились с Берлингом в Варшаве.

Пока у нас сохранялось относительное затишье, войска 1-го Белорусского фронта, действующие правее, стремительно наступали. 29 июня они освободили Бобруйск, продвинувшись на 110 километров. Восточнее Минска большая группировка противника была окружена. Близился день освобождения столицы Белоруссии. Эти победы поднимали боевой дух авиаторов. Все ждали приказа о переходе в наступление частей на левом крыле фронта.

На второй или третий день после освобождения Бобруйска меня вызвал маршал К. К. Рокоссовский. На командном пункте 1-го Белорусского фронта кроме Константина Константиновича находились член Военного совета генерал-лейтенант К. Ф. Телегин и начальник штаба генерал-полковник М. С. Малинин. Все были в приподнятом настроении: наступление развивалось успешно.