Эммануэль Каррер - Лимонов

Анну, Елену и Наташу мы уже знаем. Он долго и подробно рассказывал, какой любовью любил каждую, как он покинул одну и как две другие покинули его, как он сходил с ума от тоски и как горько – по крайней мере, с его слов – обе пожалели о сделанном, ибо только с ним у них был шанс прожить необыкновенную жизнь. В то же время о Лизе сказано лишь мельком, о Насте – тоже, а ведь мне известно, как властно убегающее время толкает зрелых мужчин в объятия все более юных существ. Честно сказать, я нахожу эту ситуацию драматичной: мужчина шестидесяти лет, который спит только с девочками, каждая из которых моложе предыдущей, и тем не менее это так: «Книга воды» – это гимн маленькой Насте, которой, когда они познакомились, было всего шестнадцать, а на вид – не больше двенадцати. Он покупал ей мороженое и проверял домашние задания. Когда они гуляли, держась за руки, по набережным Невы в Санкт-Петербурге или по берегу Енисея в Красноярске, никто не возмущался: их принимали за отца с дочерью. Она не обладала яркой красотой, как Елена, Наташа или Лиза, это была маленькая девочка-панк, ростом метр пятьдесят восемь, робкая и замкнутая на грани аутизма. На своем алтаре полубогов скандального писателя Лимонова она поместила между скандальным рокером Мерлином Мэнсоном и серийным убийцей Чикатило. Эдуард был для нее божеством, и он, находясь за решеткой, тоже начинает испытывать к ней чувство, сродни религиозному. Любовно и радостно, как драгоценные камни, он перебирает в своей книге воспоминания о двух годах их совместной жизни. Ей уже девятнадцать, и он беспокоится, думая о том, как она живет там, на воле, помнит ли его, не предала ли. Ему свойственно гордиться своим трезвым, реалистичным отношением к жизни. Уверенный в своей способности сохранять верность, он не питает подобных иллюзий в отношении других. Елена, Наташа, Лиза – ему бы и в голову не пришло, что в подобных обстоятельствах они способны дождаться. А вот Настя – да. Он надеется, что она его ждет, он верит, что она его ждет, и если все окажется не так, это будет для него настоящим ударом.

Но сколько можно ждать? Дверь тюремной камеры захлопнулась за ним, когда ему было пятьдесят восемь: стройный, как юноша, сексуально привлекательный мужчина в расцвете сил. Но кто знает, что будет дальше? И не получится ли так, что, несмотря на свою железную волю и сопротивляемость, он, как и большинство заключенных, выйдет на свободу сломленным человеком?

2

В Лефортово не заставляют бриться и стричь волосы, и он, словно бросив кому-то вызов, тоже перестает стричься. Когда он пишет, отросшие волосы касаются столешницы. Если так пойдет дальше, то скоро они станут доставать до пола. И он будет похож уже не на Эдмона Дантеса из «Графа Монте-Кристо», а на его дряхлого соседа по узилищу в замке Иф – аббата Фариа.

В Лефортово Эдуард просидел пятнадцать месяцев – в условиях самой строгой изоляции. Потом, бортом правительственного «Ана» с внушительной охраной, словно Ильича Карлоса или всю банду Баадера в одном лице, его перевезли в Саратов, где должен был состояться судебный процесс. Почему в Саратов? Потому что именно под его юрисдикцию подпадает близко расположенный Казахстан, где предположительно были совершены преступления, которые ему инкриминируют. Каковы же эти преступления? В Саратове все станет известно, потому что там надо будет подтвердить личность обвиняемого – фамилию, имя, отчество – и перечислить статьи УК, за которые его задержали. Здесь Эдуард затвердит и научится выпаливать без запинки, даже если его разбудить ночью: «Савенко Эдуард Вениаминович, статьи 205; 208; 222, параграф 3; 280!»

Здесь нужны разъяснения. 205 – это терроризм. 208 – организация незаконного вооруженного формирования. 222, параграф 3 – незаконное приобретение, хранение, транспортировка и тайное складирование огнестрельного оружия. 280 – публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности.

Когда следователь, во время их первой встречи, сообщил ему основные пункты обвинения и суровое наказание, из них вытекающее, Эдуард испытал двойственное чувство. С одной стороны, он был горд тем, что его обвиняют в столь серьезных вещах, но с другой – в его интересах было все обвинения отвергнуть. Если он признает, что полдюжины сопливых пацанов с парой охотничьих ружей, сидя в шалаше на Алтае, в ста километрах от казахской границы, намеревались поднять восстание в соседней республике, на что у них было столько же шансов, как и развязать атомную войну, ему это дорого обойдется. Гнить в застенках по обвинению в терроризме он не согласен, а значит нет другого выхода, кроме как все отрицать. Следователь, однако, не склонен выслушивать его аргументы и продолжает придерживаться версии, выдвигаемой ФСБ, согласно которой Лимонов и шесть его подельников представляют серьезную угрозу безопасности страны.

Для вящей убедительности версию подкрепляют телефильмом, показанным по Первому каналу как раз в тот день, когда Лимонова привезли в Саратов. События 11 сентября произошли уже после его ареста, но это сыграло обвинению на руку: НБП представлена в фильме как одна из ветвей «Аль-Каиды», изба на Алтае – как секретный тренировочный лагерь, куда стекаются сотни фанатичных боевиков, которых он и вправду хотел бы иметь в своем распоряжении, но реальность весьма далека от этих мечтаний. Вся тюрьма видела «Суд над призраком» (так называется фильм), все заключенные знают, что Эдуард – его главный герой, и теперь все называют его «Бен-Ладен», что хотя и лестно, но все же слишком опасно.

Условия содержания в Саратове кардинально отличаются от Лефортово: здесь заключенный страдает не от чрезмерной изоляции, а от ужасающей скученности. В камеры, рассчитанные на четверых, запихивают по семь-восемь человек. Когда Эдуард в первый раз зашел в свою, то выяснилось, что шконки все заняты, и он, молча, расстелил свой матрас на полу, находя вполне логичным, что последнему из пришедших достается самое плохое место. Слава тюремной знаменитости, репутация интеллигента, сидящего по политическим мотивам, добралась до Саратова прежде самого Лимонова, и этого было достаточно, чтобы его стали считать занудой с претензиями, и прием в тюрьме ему был обес печен не лучший. Однако он сразу показал себя простым и откровенным парнем, которому нужно только одно: сидеть ровно, не гнать волны, не навлекать неприятностей ни на себя, ни на других, и зэки оценили по достоинству мудрость нового сидельца, хотя каждый почувствовал, что за простецким видом кроется жесткий и сильный характер. Он не из тех, кто, видя ближнего своего что-то мастерящим, задает дурацкий вопрос: «Тебе помочь?» – а сам догадывается, что надо сделать, и делает, без всяких просьб. Он не любит лишних слов и жестов, не отлынивает от неприятных занятий, получив посылку, делится с другими и безоговорочно уважает неписаные правила, по которым живет тюрьма. Но и в этом он знает меру и спокойно и властно отстаивает собственную манеру оценивать окружающий мир и жить в нем. Поначалу многих удивляет, что он никогда не играет ни в карты, ни в шахматы, считая это пустой тратой времени: он или читает, или пишет. Но довольно скоро окружающие начинают понимать, что здесь нет никакого снобизма: просто он такой, вот и все. Но при этом, если кто-то испытывает затруднения, он всегда готов помочь написать письмо подружке и даже разгадать кроссворд. Не прошло и недели со времени его приезда, а общее мнение уже сложилось: мужик хороший.