Зеев Бар-Селла - Александр Беляев

Но нет ничего удивительного в том, что, забыв о судьбе писателя, союз оказался равнодушным и к судьбе его книг.

Когда группа детских авторов, узнавшая на днях о тяжелом материальном положении Беляева, рассказала об этом правлению союза, раздались возмущенные голоса:

— Разве Беляев не был обеспечен медицинской помощью, разве к нему не ездили доктора?

— Ездили! — тут же дал показания представитель Литфонда.

— Кто же обвинит нас в равнодушии?! — облегченно вздохнули члены правления.

И все же — мы обвиняем»[353].

Вторая статья — уже не статья, а открытое письмо. Содержание его практически исчерпывается заглавием и подзаголовком:

«Писатель, популяризирующий науку.

Почему не издаются книги А. Р. Беляева?»

А вот и смысл обращения:

«Настоящим мы хотели бы напомнить, что все произведения Беляева давно разошлись и стали библиографической редкостью на книжном рынке. Необходимо было бы удовлетворить запросы читателя и переиздать хотя бы некоторые из его романов. Очень желательно было бы также видеть главнейшие произведения Беляева на киноэкране, что еще шире популяризовало бы научные знания»[354].

И пять подписей: два профессора — Б. Вейнберг и С. Натансон, один астроном — М. Эйгенсон, два научных сотрудника — В. Стеблин и В. Чугров.

Грустная картина складывается: лежит в Ленинграде, в писательском доме прикованный к постели замечательный писатель, которого так любят молодежь и научные сотрудники. Лежит всеми забытый, беспомощный, книг его не издают…

Переведем дыхание — неужели все так безотрадно?

Действительно, за весь предыдущий 1937 год у Беляева не вышло ни одной книги. Зато — вышли два романа. При этом один — «Голова профессора Доуэля» — дважды: в газете «Смена» (февраль — март), а с июня по декабрь в журнале «Вокруг света». Второй роман — «Небесный гость» — с декабря печатается в пионерской газете «Ленинские искры». И публикация продлится до июля 1938 года. А в 1938-м из печати выйдут и книги. Сразу три: «Голова профессора Доуэля» в издательстве «Советский писатель», переиздание «Прыжка в ничто» — в Хабаровске, а в ленинградском Детиздате «Человек-амфибия»… И сверх того — еще два романа в журналах: ленинградский «Вокруг света» напечатает «Лабораторию Дубльвэ», а московский «В бой за технику!» — «Под небом Арктики»…

А если в свет три книги вышли в 1938 году, то к печати их готовили уже в 1937-м. И договоры с автором издательства подписали тогда же. Значит, обращение беспокойных ученых — в середине апреля 1938-го! — было совершенно излишним?!

Как раз в это время писательская судьба Беляева складывалась не то чтобы благополучно, а просто на зависть удачно. Поэтому, прочитав у Г. Кремнева: «Когда группа детских авторов, узнавшая на днях о тяжелом материальном положении Беляева, рассказала об этом правлению союза, раздались возмущенные голоса…», хочется присоединить к этому хору и свой голос: «А куда он потратил гонорары за пять романов? В шашки проиграл?..»

А тогда — в чем претензия? Посылают приглашения по почте? Ну, хорошо, а если с курьером? Беляев — что, вскочит с постели и прибежит на собрание?

Никто из чиновников не знает, что Беляев болен? А отчеты литфондовской поликлиники, из коих явствует, что медицинское обслуживание Беляева влетает Литфонду в копеечку? Это ж не протокол посиделки, куда десять писателей пришли, а трое не доехали — по своим причинам (не партсобрание ведь — дело добровольное)… Отчеты Литфонда — финансовый документ, каждый год проходят ревизию… Значит, за те три года, что Беляев болеет (с марта 1935-го)[355], — три ревизии прошло…

Не обязали писателей посещать лежачего больного и беседовать с ним о творческих планах? А если ему с этими назначенцами разговаривать неохота? Может, он с другими писателями дружбу водит, и те ходят к нему не по разнарядке, а по собственной воле?

Или вот — о библиотеках… Самому Беляеву добраться до них, конечно, не под силу. Но ведь он член Союза советских писателей, а значит, имеет полное законное право нанять себе литературного секретаря — финансы позволяют! И этот секретарь куда надо съездит и нужную выписку из нужной книги (или справочника) привезет.

Да и секретаря никакого не нужно — жена на что?! Она, кроме как по дому, нигде не работает. А присмотреть пару часов за Беляевым и дочку забрать из школы — такое можно и теще поручить. Зря она, что ли, с ними в одной квартире живет…

Ерунда какая-то!..

Или мы уже чего-то не понимаем?.. Вчитаемся еще раз — что встает перед нами с газетной полосы?

«В течение трех лет прикован тяжелым недугом к постели»… «не может приподняться с постели»… «физические страдания»…

Страдалец!

«Как ни мучительна была болезнь Александра Романовича, но еще мучительнее было ему»…

Мученик!

«Даже в самые тяжелые периоды болезни не прекращал свой творческий труд. За время болезни им были написаны»… «работает и сейчас много и плодотворно»…

Труженик!

А теперь сложим все это в один образ… Что он нам должен напомнить, живи мы в 1938 году?

Правильно, — Николай Островский! Только — Островский от фантастики и всеми брошенный!

«Забыли о Беляеве»… «обрекли на трехлетнее творческое одиночество»… «Три года, как писатель оторван от творческой среды»… «ему трудно работать… из-за отсутствия элементарной творческой помощи»…

Ужас! Ведь случись такое с Островским, — и вовек бы нам не узнать, как закалялась сталь!

А поскольку мы убедились, что все прочие претензии — на неиздание книг, на прискорбное материальное положение, на недоступность библиотек — доверия не заслуживают, остается в итоге лишь эта одна — главная жалоба. И исходит она из уст самого Беляева (Г. Кремнев ссылается на свой разговор с писателем).

Но если Беляев не имел в виду «творческую помощь» типа той, что оказывали Островскому — то есть переписывали его сочинения, а, как говорят злые языки, то и сочиняли за него, — чего же он тогда добивался?

В архиве обнаружилось одно из писем Беляева:

«Уважаемый Григорий Евгеньевич.

За 13 лет работы в области научной фантастики у меня накопился большой материал, на добрых 12 томов. Некоторые из ранних моих произведений, как, например, „Человек Амфибия“ (так!), „Голова профессора Доуэля“ и др., давно исчезли с книжного рынка и „зачитаны“ в библиотеках. Юные читатели, как мне известно, усиленно разыскивают эти книги, звонят мне по телефону и пишут письма с вопросами, почему не переиздаются эти книги, где их достать и т. п. На рынках растрепанные экземпляры продаются случайно до 40 руб. („Властелин мира“). Вместе с тем, еще не вышли отдельными книгами некоторые мои романы и рассказы, печатавшиеся в журналах и получившие одобрение в письмах читателей. (Мой роман „Воздушный корабль“ — о безмоторном воздушном транспорте [„который движется“. — З. Б-C.], пользуясь постоянными воздушными течениями на высоте, — получил хороший отзыв, как оригинальный по идее и научно-обоснованный, — от покойного К. Э. Циолковского.)