Виктор Степанов - Юрий Гагарин

Не тогда ли Гагарин загорелся мечтой о полете на новом корабле? И вот «Союз» начали готовить к старту. Юрий переживал, что его стараются отстранить от тренировок, сберегать как бы под стеклянным колпаком, для «будущего». Для какого? Он писал рапорт за рапортом, доказывая необходимость своей космонавтской работы, и победил. Когда комиссия вместе с Н. П. Каманиным рассматривала итоги изучения космонавтами корабля «Союз», высшие баллы получили Юрий Гагарин и Владимир Комаров.

— Ваше мнение, Юрий Алексеевич? — спросил Каманин, вызывая своего любимца-подопечного на откровенный разговор.

— Я готов лететь первым, — твердо заявил Гагарин. — Это мое мнение как профессионального космонавта. Как товарищ — я готов уступить место Володе и верю, что он справится с заданием лучше меня.

— Спасибо. Я сегодня же дам соответствующие распоряжения о Владимире Михайловиче Комарове как командире корабля и о вас, как его дублере.

Это было, конечно, продуманное решение. Хорошо бы еще посоветоваться с Сергеем Павловичем…

Какого числа Юрий последний раз видел Королева? Кажется, 26 декабря. Тяжелое предчувствие не давало Юрию покоя. Второй раз просто так не кладут. Уж не попрощались ли они тогда в Звездном? Сергей Павлович был взбудоражен и весел, много шутил. Они даже искупались в бассейне. Почему же Юрию теперь казалось, что он больше никогда не увидит того, кто вознес его до небес, а потом стал вторым отцом. Нет, видно, Юрий просто устал, переутомился. Что он делал с утра 14 января 1966 года? Занимался в КБ по программе «Союза»? Отрабатывал систему управления с Владимиром Комаровым? Но что-то мешало слаженности, Комаров начинал нервничать:

— Сходил бы к доктору, Юра, может быть, ты заболел?

— Думаю, как сейчас чувствует себя Сергей Павлович? Ты читал его последнюю статью?.. — Гагарин вынул из кармана газету. — Тут о Леше Леонове и Паше Беляеве, о выходе в открытый космос, о спутниках, о «Зондах», о «Венерах». — Он пробегал глазами по газете. — А вот конец: «Каждый космический год — это новый шаг вперед отечественной науки по пути познания сокровенных тайн природы. Наш великий соотечественник К. Э. Циолковский говорил: «Невозможное сегодня становится возможным завтра». Вся история развития космонавтики подтверждает правоту этих слов. То, что казалось несбыточным на протяжении веков, что еще вчера было лишь дерзновенной мечтой, сегодня становится реальной задачей, а завтра — свершением. Нет преград человеческой мысли!»

— Концовка хорошая… Я бы сказал, стартовая концовка, — заключил Комаров. — А ну, читай дальше.

«В современной науке нет отрасли, развивающейся столь же стремительно, как космические исследования. Немногим более восьми лет прошло с тех пор, как впервые во Вселенной появилось созданное человеком космическое тело — первый советский искусственный спутник Земли. Всего около трех тысяч дней насчитывает история космонавтики, а между тем она так богата важнейшими для человечества событиями, что в ней можно выделить целые эпохи…» Строки почему-то сливались…

С утра Сергея Павловича готовили к операции. Он привстал, посмотрел с кровати в окно. Белый пушистый снег лежал на кустах, на клумбе, из которой выглядывал увядшей звездочкой замерзший, но сохранивший свой цвет лепесток нарцисса. Яблони были как в майском цвету — всего несколько садовых деревцев, и Королев, когда был еще здесь на обследовании осенью, удивился, увидев парня в белом халате, сбивающего длинной палкой яблоки с самых макушек. Неужели он собирался их есть? Они ничьи — просто для отдохновения глаз тех, кто смотрит на садик из окон своих палат. «Впрочем, — усмехнулся Сергей Павлович, — жизнь остается жизнью, и для здорового парня, набивающего карманы, это всего лишь анис, крупный, спелый, терпко-сладкий на вкус».

Позвонил Нине Ивановне:

— Мне сделали укол, я уже засыпаю, ты приедешь, как договорились.

А договорились так: она приедет после операции, когда он очнется и все страшное останется позади.

Хотел позвонить Юрию, но вспомнил, что тот уже, наверное, на тренировке, да и к чему беспокоить — примчится без промедления. А зачем? Прощаться?

После. Послезавтра…

Его положили на каталку, закрыли до подбородка простыней, и, уже совершенно проваливаясь в забытье, Сергей Павлович смутно уловил, как его провезли мимо громыхнувшего лифта. Сердцем почуял — приехала Нина Ивановна. Но он уже совсем засыпал. А это кто склонился над ним в марлевых повязках, а может быть, в гермошлемах? Последнее, что уловили угасающие глаза, — огромный круг бестеневой лампы.

— Считайте, Сергей Павлович, считайте, — издалека донесся глухой голос.

— Десять, девять, восемь… четыре, три, один…

…Лежали на столике гагаринские часы, белела заправленная, пустая больничная кровать, и цикадное тиканье перерастало в удары метронома.

О смерти Сергея Павловича Юрий узнал в КБ, от одного из заместителей Главного конструктора. Не поверил. Не может быть! Немедленно выехал к Нине Ивановне. Та была без чувств. Значит, все-таки случилось то, чего никто не мог ожидать?

Вернулся домой. Стал мучительно припоминать последний час, когда виделись. Королев в шапке, в пальто со снежинками на воротнике, приобнял: «До скорой встречи, Юра…»

Невыносимо было смотреть с трибуны Мавзолея на красную урну. В цветах. В венках. Теперь, когда его нет, — вся страна узнала имя Главного конструктора, весь мир. Голос не слушался, когда Юрий подошел к микрофону:

— Велико наше горе в этот скорбный час, велика наша утрата. Но все советские специалисты, космонавты будут неуклонно продолжать и развивать дело, которому отдал свою славную жизнь Сергей Павлович…

Вернулся домой, никак не мог вспомнить, какую книгу видел на больничной тумбочке Королева. Только смутно вспоминались слова, прочитанные на закладке. О том, что каждый должен что-то оставить после себя — сына, книгу, выстроенный дом или сад… О том, чтобы во всем, к чему ты прикасался… оставалась частица самого тебя… О том, что если и существует способ добиться бессмертия… то он такой: рассыпаться во все стороны, засеять Вселенную…

«Мне кажется, что после смерти Сергея Павловича Королева что-то изменилось в Юре, — вспоминала Анна Тимофеевна. — Как бы это точнее передать? Посуровел, он, строже стал к себе. Не раз повторял, что неуютно ему как-то, что все почести за полеты — им, космонавтам. Даже в газете «Известия» писал: «Пишется очень много статей, очерков о космическом полете. И пишут все обо мне. Читаешь такой материал — и неудобно становится. Неудобно потому, что я выгляжу каким-то сверхидеальным человеком. Все у меня обязательно хорошо получалось. А у меня, как и у других людей, много ошибок».