Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины - Владимир Ильич Порудоминский
Мысль, что наука, улучшая организм человека, продлит сроки нашего существования, освободит нас от страха смерти и подвинет к постижению смысла жизни, вызывает страстное, насмешливое даже, неприятие Толстого: «Ну, а как же до этого жить всем?.. А что как, по вашей же науке, солнце остынет, мир кончится до полного усовершенствования человеческого организма?..»
Основной причиной преждевременного старения Мечников считает яды гнилостных бактерий, гнездящихся в толстой кишке; сама кишка, по его мнению, относится к органам, которые достались нам от предков и ныне совершенно бесполезны; она без всякого вреда может быть удалена из организма.
Дальнейшие исследования покажут, что Мечников заблуждается в этих своих посылках. Но для Толстого важны не ученые предположения и опровержения: для него здесь почти художественной силы образ несовершенства медицинской науки с ее обращенностью не к духу, а к телу.
«Думали прежде вас, г-н Мечников, и думали не такие дети по мысли, как вы, а величайшие умы мира, и решали и решили вопрос о том, как обезвредить старость и смерть, только решали этот вопрос умно, а не так, как вы: искали ответа на вопрос не в заднице, а в духовном существе человека».
Это он – в дневнике. Существо сказанного точь-в-точь совпадает с тем, что сказано им о трудности работы скульптора: «должен передать душу человека, а ему нужно лепить его задницу» (даже крепкое словцо кстати). Продолжает:
«Смерть (и старость) не страшны и не тяжелы тому, кто, установив свое отношение к Богу, живет в нем, знает, что то, что составляет его сущность, не умирает, а только изменяется… Умереть легко и хорошо, когда знаешь, за что, зачем умираешь, и самой смертью своей делаешь предназначенное себе дело…»
Их единственная встреча, 30 мая 1909 года, – этот день Мечников проводит в Ясной Поляне – не омрачена острыми спорами. Ожидая гостя, Толстой готовится «не оскорбить его неуважением к его деятельности, на которую он посвятил жизнь и которую считает очень важной». Едва познакомившись с ним, отмечает: «Он мне очень симпатичен», «приятен и как будто широк». В беседе они взаимно проясняют свои взгляды и разногласия. Сойтись им вроде бы не на чем. Толстой хочет выяснить религиозно-нравственные основы научных исследований Мечникова – и не находит их («арелигиозный» – охарактеризует его в дневнике). Мечников же видит свою задачу в том, чтобы убедить Толстого, что именно наука может привести человека к нравственному пониманию жизни, – и, понятно, тоже не преуспевает.
Но, как говаривает Лев Николаевич, – «крайности сходятся». Толстой, по воспоминаниям Мечникова, в конечном счете нашел много общего в их мировоззрениях. Но яснополянская беседа обозначила и решающую разницу их точек зрения. Идеи Мечникова основаны на первичности материального, толстовские идеи – на первичности духовного.
Общие положения. Из предисловия к статье Карпентера
Он произносит однажды огорченно и задорно: «Вот что удивительно: я всю жизнь стремился к знанию, искал и ищу его, а так называемые люди науки говорят, что я отрицаю науку; я всю жизнь занят религиозными вопросами и вне их не вижу смысла в человеческом существовании, а так называемые религиозные люди считают меня безбожником».
Наука и религия не случайно поставлены рядом: Толстой, высказываясь, отмечает не факт биографии, а связь понятий. Наука и религия, для многих, для большинства, противостоящие одна другой, более того, одна другой враждебные, пребывающие в состоянии вечной войны, по Толстому начинают, продолжают и завершают одна другую: «Науку нельзя противопоставить религии. Обе одно – просвещение».
Не забудем, что религия для Толстого прежде всего этическое, нравственное начало, постоянные поиски любовного объединения людей: «Одно для всех людей учение о том, что такое жизнь человеческая и как надо проживать ее, и есть настоящая вера». Потому-то он и зовет не искать Бога в храмах, а искать Его в себе самом. Одна из важнейших религиозных книг Толстого знаменательно названа «Царство Божие внутри вас». Сущность религии – в предвидении и указании пути, по которому должно идти человечество, чтобы установить новое, справедливое мироустройство.
Разговор о связи религии и науки, то есть, по существу, о нравственности в науке Толстой ведет в предисловии к статье английского поэта и публициста Эдуарда Карпентера «Современная наука» (статья с предисловием напечатана в мартовском номере журнала «Северный вестник» 1898 года). Читая корректуру, Лев Николаевич сокрушается, что оскорбляет, огорчает многих «добрых заблудших»: «Очевидно, 0,999 не поймут, во имя чего я осуждаю нашу науку, и будут возмущены. Надо было сделать это с большей добротой. И в этом я виноват…»
Начиная предисловие, он пишет об укоренившемся с развитием опытных наук убеждении (по-Толстому: «суеверии»), «что для блага человечества совсем не нужно распространение истинных религиозных и нравственных знаний, а нужно только изучение опытных наук, и что знание этих наук удовлетворяет всем духовным запросам человечества».
Речь, по сути, о том, что повторится несколько десятилетий спустя и останется памятным старшим поколениям как «спор физиков и лириков». Повторяемость явления предопределена размахом и скоростью движения научной мысли: увлечение новыми поражающими открытиями науки и замечательными практическими результатами, которые они приносят, возобладает над интересом к «вечным вопросам», нравственным и гуманистическим.
Толстой не отрицает успехов современной науки – тысячелетия не принесли того, что сделано за последнее столетие. Но была ли при этом наука сосредоточена на главном вопросе: как сделать жизнь человеческую добрее и счастливее. Когда же вопрос этот не поставлен, оказывается, что научные достижения приводят на практике к еще более тяжелой эксплуатации миллионов тружеников, уничтожению богатств природы, усовершенствованию орудий уничтожения людей, приумножению роскоши и разврата. В иных же случаях наука занята лишь удовлетворением «праздного любопытства»: ее выводы не только не приносят пользы людям, но никак не соотносятся с жизнью большинства живущих на земле.
Здесь, справедливо предполагает Толстой, собеседник, с которым он ведет мысленный спор, непременно вспомнит, предъявит главный козырь:
«– А медицина? Вы забываете благодетельные успехи медицины? А прививки бактерий? А теперешние операции? – восклицают, как
