Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

Крайков ушел, а я попросил механика умерить пыл своих педагогов. Было это выполнено или нет, но нерадивость молодого матроса излечена была радикально. Вопросов о низких ставках заработной платы более не возникало.

Через несколько дней утром в амбулатории я завел разговор о проблемах, связанных для моряков, для военных моряков, подчеркнем, с получением почты. Длительное отсутствие вестей из дома здорово действует на нервы. Мозг непроизвольно рисует безобразные сцены измен, ужасы болезней своих близких и тайные происки агентов империалистических разведок, направленные на подрыв семейных устоев и личного благополучия несчастного скитальца морей. Эти невольные сюрреалистические картины не способствуют повышению боевой готовности корабля и часто приводят к нервно-психическим срывам военморов, оскорбляя, незаслуженно в подавляющем большинстве, верно ждущих на берегу боевых подруг. Гражданские моряки, имея на борту одну радиостанцию, имеют возможность ежедневно, если не жаль денег, давать домой и получать из дома телеграммы, звонить по радиотелефону в любую точку Союза. Военные же, имея на борту в пятьдесят раз больше радио – и другой аппаратуры связи, подобной жизненно необходимой возможности лишены. Точка в мировом океане, где находится в данный момент военмор, является секретом. Жены и матери должны быть лишены возможности запеленговать координаты своих мужей и сыновей, а последние, в свою очередь, должны стойко переносить несуразности инструкций по связи, изданных в знаменитом 37-ом году, увеличивая количество тягот и лишений, определенных присягой. Глупость, нелепость и равнодушие к человеку, порожденные шпиономанией, сочетаются с нежеланием работать у чиновников политуправлений и КГБ, громогласно заявляющих о желании упрочить семьи офицеров и поцеловать любого загрустившего по дому моряка прямо в сахарные уста. И к тому же, взасос.

Кают-компания, месяц не получавшая писем, наполняется воспоминаниями о земле, женах и детях. Рассказы и выдумки, проникнутые нежной грустью, – четкий барометр нерасторопности почтовых ведомств, или слишком высокой политической бдительности, окружающей проверенных соответствующими органами военных моряков и их жен.

– Вы, Крайков, написали письмо матери? – спросил я. – Ведь с прибытием на место будет возможность отправить почту домой.

– Никак нет, – бодро ответил вышколенный в котлах, подтянутый и чистенький моряк.

– А вот этo нехорошо. Мать ведь волнуется за единственного сына, ждет весточки. Матерей надо уважать и любить. Согласны?

– Так точно.

– Хорошо. В 23.00 покажете мне написанное домой письмо.

– Есть.

В 23.00, получив доклад от дежурного по медицинской службе о проведенном отбое личного состава, я вызвал в каюту Крайнова.

– Вы написали письмо?

– Никак нет.

– Идите пишите. По готовности покажете мне.

– Разрешите завтра это сделать?

– Нет, дорогой. Приказания надо выполнять беспрекословно, точно и в срок.

Через полчаса страничка письма, измазанная остатками обеда, была представлена начальнику. Не читая текст, разбуженный начмед прочел своему подчиненному небольшое нравоучение.

– Неаккуратность оформления вашего краткого послания, Крайков, свидетельствует, во-первых, о непочтении к своей собственной матери, а, во-вторых, о неуважении к военно-морскому флагу, чистота которого будет замарана вот этим жирным пятном на листе бумаги, который вы хотите отправить домой. Но я вам этого не позволю. Письмо должно быть написано на четырех листах, аккуратным почерком и без помарок. Будить меня разрешаю в любой момент, как только письмо будет готово. Все ясно?

Сверкнув побелевшими от бешенства глазами, матрос удалился. Задача ему была поставлена почти непосильная. Однако, привив матросу “любовь к службе” с помощью механиков, я решил прививать почтение к родителям своими собственными методами. Злополучное письмо, рождаемое в течение трех ночей подряд, не дающее возможности матросу, занятому от подъема до отбоя, элементарно выспаться, было, наконец, одобрено, запечатано в конверт и готово к отправке.

– Вы должны понять, Крайков, что любой моряк не имеет морального права называть родителей предками. Они родили и вырастили вас здоровым, чему лучшим подтверждением является то, что находитесь на корабле. Следовательно, кроме благодарности и любви к ним, вы ничего испытывать не должны. Разве что нежность еще. И таким вот способом, который вам явно не по душе, я решил напомнить об этом. Отныне еженедельно, по пятницам, я должен видеть точно такое же письмо, написанное вами родителям. Надеюсь вы согласитесь, что во всяком деле нужна система? А теперь разрешаю вам сутки спать. Передайте мое распоряжение дежурному. Идите.

– Есть.

Глава 40

ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН

Через двадцать суток перехода, однообразие которых прерывалось лишь яркими красками восходов и закатов, крейсер прибыл в точку рандеву с кораблем управления эскадры. Двадцатое декабря, Яркое ласковое солнышко и буйная зелень острова Сокотра никак не напоминали предновогодние очереди в магазинах холодного декабрьского Владивостока, где, иссеченные снежными вихрями, ждали праздника и своих родных оставленные семьи моряков.

Перед экипажем на юте выступил с краткой речью командир. – Товарищи суворовцы! Я поздравляю вас с успешным завершением перехода. Как-никак мы пересекли два океана. Объявляю благодарность л/с БЧ-5, не допустившему поломок материальной части, и личному составу медицинской службы. Пять полостных операций в корабельных условиях – это не мало. Весь экипаж проявил себя достойно. Спасибо. Наша задача – предъявить корабль флагману и офицерам штаба эскадры к смотру, показать товар лицом. Отныне на ближайшие полгода мы поступаем в полное распоряжение местных властей. Докажем, на что мы способны. Благодарю за службу!

– Служим Советскому Союзу! – дружно разнеслось над акваторией Индийского океана.

Флагманский корабль эскадры, лесовоз ледового типа, построенный в начале пятидесятых годов, в пяти кабельтовых угрожал могучему крейсеру своей округлой, высоко задранной кормой и адмиральскими погонами дислоцировавшегося на нем заместителя командира эскадры Семенова, слухи о самоуправстве которого достигли ушей моряков еще во Владивостоке. Не успел командир крейсера закончить речь, сообщив, что “за такие морские прогулки люди платят большие деньги, а нас сюда бесплатно привезли”, как семафором лесовоз потребовал крейсерский командирский катер к своему борту. За адмиралом и группой офицеров штаба. Легкая океанская зыбь раскачивала крейсер бортовой качкой градусов до десяти. И в обычных условиях спуск плавсредств на воду представляет собой довольно сложное и опасное мероприятие, а на волне – тем более. Командир, оценив обстановку, приказал спустить рабочий баркас, т.к. тот примерно в два раза легче катера и управиться с ним при спуске проще. Да и на волне он устойчивее. Однако, командир, заботясь о безопасности людей, совершил непростительную для моряка его уровня ошибку: к подъезду начальства должен подаваться лучший экипаж. Парадный. Меры последовали незамедлительно: вахтенный офицер крейсера моментально был снят с вахты, баркас отправлен к борту крейсера, командирский катер спущен на воду и, вздымая пенный бурун, понесся к лесовозу. Баркас-труженик поднят на борт. Публично высеченный командир, разумное решение которого одобрено не было, матерился в кругу офицеров и рассказывал сказки и были из практики эксплуатации корабельных плавсредств, неразумное использование которых часто приводило к ЧП, чем оправдывал возникшую неловкость.