Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

«Тогда это была модная тема. Лекцию пришлось повторять раза три, на лекции перебывала „вся Москва“: Шаляпин, граф Олсуфьев, Иван Бунин, Муромцев, сын Толстого Илья, Савва Мамонтов и даже почему-то Родзянко с каким-то из великих князей. Помню, Маяковский как раз в ту минуту, когда я бранил футуризм, появился в жёлтой кофте и прервал моё чтение, выкрикивая по моему адресу злые слова.

Эту жёлтую кофту я принес в Политехнический музей контрабандой. Полиция запретила Маяковскому появляться в жёлтой кофте перед публикой. У входа стоял пристав и впускал Маяковского только тогда, когда убеждался, что на нём был пиджак. А кофта, завёрнутая в газету, была у меня под мышкой. На лестнице я отдал её Владимиру Владимировичу, он тайком облачился в неё и, эффектно появившись среди публики, высыпал на меня свои громы».

Из упомянутых Чуковским слушателей его лекции Илья Львович Толстой был писателем, мемуаристом, Савва Иванович Мамонтов – предпринимателем и меценатом, политический деятель Михаил Владимирович Родзянко возглавлял партию «Союз 17 октября» (октябристов). И все они проявили интерес к внезапно возникшему течению – футуризму, в котором так ярко выделялся своей жёлтой кофтой Владимир Маяковский.

Алексей Кручёных даже рифмованные строчки о нём сочинил:

«Красноустый жёлтокофтский

фразовержец Маяковский».

Время любить

О тогдашнем Маяковском поэтесса Марина Ивановна Цветаева сказала:

«Этот юноша ощущал в себе силу, какую – не знал, он раскрыл рот и сказал: „Я!“ Его спросили: „Кто – я?“ Он ответил: „Я: Владимир Маяковский“. – „А Маяковский – кто?“ – „Я!“… Так и пошло: "Владимир Маяковский, тот, кто: "я"". Смеялись, но "Я" в ушах, но жёлтая кофта – остались».

Маяковский даже стихотворение написал под названием «Жёлтая кофта»:

«Не потому ли, что небо голубо,

а земля мне любовница в этой праздничной чистке,

я дарю вам стихи, весёлые, как би-ба-бо,

и острые и нужные, как зубочистки!»

Напомним, что «би-ба-бо» — это кукла, состоящая из головы и платья в виде перчатки. В перчатку просовывалась рука, указательный палец попадал в голову, а большой и средний – в руки, и кукла начинала двигаться.

Но неужели одетый в жёлтую кофту поэт писал свои стихи только для того, чтобы веселить людей, и чтобы им было чем чистить зубы? Нет, конечно! Поэтому у него появились и такие строки:

«Хорошо, когда в жёлтую кофту

душа от осмотров укутана!»

Эти слова лягут на бумагу через два года, войдя в поэму «Облако в штанах». А в 1913 году они, видимо, в голову поэту ещё не приходили.

Пока футуристы изо всех сил старались завоевать внимание публики обеих российских столиц, символисты тоже не сидели, сложа руки. В 1913 году вышло первое (в 17-ти томах!) собрание сочинений Дмитрия Мережковского. А Константин Бальмонт много ездил по стране, рассказывая о своих путешествиях по свету. Оказавшись в исконно русских местах на реке Оке, он написал в одной из статей:

«Я люблю Россию и русских. О, мы, русские, не ценим себя! Мы не знаем, как мы снисходительны, терпеливы и деликатны. Я верю в Россию, я верю в самое светлое её будущее».

В 1913 году Маяковскому исполнилось 20 лет. У него была тогда целая череда бурных романов.

Бенгт Янгфельдт пишет:

«Вопреки – или благодаря – своему нахальству Маяковский вызывал сильнейшие чувства у противоположного пола и переживал множество более или менее серьёзных романов. Уже при первой встрече Бурлюка поразило хвастовство, с которым тот рассказывал о своих многочисленных победах…

Его отношение к женщине было циничным, ион с лёгкостью мог охарактеризовать девушку как «вкусный кусок мяса».

Одной из его возлюбленных стала сестра Льва Шехтеля Вера.

Поскольку в стране поэзии, гражданином которой объявил себя Маяковский, всегда царила и торжествовала Её Величество Любовь – чувство, которое испокон веков воспевали поэты, он тоже стал писать о любви. В одном из его стихотворений той поры, названном «Скрипка и немножко нервно», рассказывается об оркестре, в котором «выплакивалась скрипка без слов, без такта». И в неё вдруг влюбился «геликон – меднорожий, потный»:

«Музыканты смеются:

"Влип как!

Пришёл к деревянной невесте!

Голова!"

А мне наплевать!

Я – хороший.

"Знаете что, скрипка?

Давайте – будем жить вместе!

А?"»

Этим стихотворением поэт как бы образно предсказал свою собственную судьбу – ровно через два года ему предстояло оказаться в роли описанного им «геликона», и ему надо было говорить «скрипке-невесте» те же самые слова.

Ещё одно стихотворение про любовь, написанное в 1913 году, появилось в футуристическом сборнике «Требник троих». Оно было без названия и с переставленными четверостишьями. Позднее оно получило название «А вы могли бы?». Эти восемь стихотворных строк тоже пророческие – в них поэт, любивший многих, выплёскивал свою поэтическую «краску из стакана», а на «чешуе жестяной рыбы» прочитывал «зовы новых губ». И у него сразу же возникала потребность сыграть ноктюрн не необыкновенном инструменте – «на флейте водосточных труб».

Нечто подобное произойдёт с Маяковским в июле 1915 года. Пока же, летом 1913 года, он узнал, что Вера Шехтель беременна. И что её, как сообщает в своей книге информированный Янгфельдт, «отправили за границу делать аборт».

Тем временем наступило лето.

18 июня в Санкт-Петербурге состоялся суд над членами ЦК РСДРП, арестованными во время благотворительного вечера, на котором собирались средства для большевистской газеты «Правда». Иосифа Джугашвили и Якова Свердлова приговорили к высылке «в Туруханский край под гласный надзор полиции на четыре года». 2 июля обоих приговорённых отправили по этапу в Сибирь.

Поэтические будни

Летом 1913 года Маяковский начал сочинять трагедию. Называлась она сначала «Железная дорога», потом появилось другое название – «Восстание вещей».

Бенедикт Лившиц:

«Он, как всегда, был полон собой, своими ещё до конца не оформленными строчками, обрывками отдельных фраз, ещё не сложившимися в задуманную им трагедию, и на ходу всё время жевал и пережёвывал, точно тугую резину, вязнувшие на его беззубых дёснах слова».