Александр Шмаков - Каменный пояс, 1977

Режиссер, строя спектакль вокруг основной идеи, поражает нас неисчерпаемостью своей художественной фантазии, неожиданностью театральных приемов, общей стилистикой спектакля. Здесь следует сказать об особой роли пластически-хореографического решения постановки (хореограф В. Панферов). Графичность, лаконизм, линейность первого акта задается художником Ежи Коварским и подкрепляется работой хореографа. И вот здесь мы сталкиваемся со второй функцией манекенов: метафора в спектакле имеет двойное дно — манекены несут и гуманистическое зерно спектакля. Они так же, как и рабочий класс, сталкиваются с социальным неравенством, эксплуатируются капиталистами и обрекаются ими на жизнь без счастья и свободы. Отсюда их гневная ирония, уничтожающие характеристики людей (а ля буржуа) в первом акте. Свобода для манекенов — это движение и воздух. Движение, танец, жест, работа рук, двигательно-мимические композиции создают объемный образ мира манекенов. Образ манекенов укрепляется их прямотой, искренностью, непосредственностью, желанием танцевать, жить.

А у Арно на балу преобладают натуралистические формы потребления радостей и развлечения: стриптиз, примитивные, обессмысленные зрелища, «наслаждения». Сексуальная символика, очень характерная для буржуазного стиля жизни, сатирически обыгрывается режиссером приемами пародирования и обессмысливания.

Все нити спектакля, смысловые и изобразительные, связаны с центральным персонажем — депутатом Полем Рибанделем. Исполнитель этой роли Ю. Цапник заслуживает особого одобрения. Будучи и манекеном и живым человеком, а затем представ в облике человека-манекена (почти мифологического существа с телом манекена и головой человека), Ю. Цапник показывает удивительную эволюцию своего персонажа. Рибандель-манекен, хотя и прямолинеен, духовно одномерен, но оказывается искреннее, справедливее и «человечнее» Рибанделя-человека. Сцена, где Рибандель-манекен прочитывает воззвание коммунистов и «решает» дело забастовки на всех предприятиях Арно и Левазена, показывает взрыв, трансформацию, на мгновенье, манекена в человека. При этом лицо его озаряется, становится осмысленным и одухотворенным. Ю. Цапник — актер современной, профессиональной школы, очень пластичный, органичный, гибкий, создает мимическую смысловую композицию образа. Неподвижное лицо, замедленность реакции, механическое движение глаз, автоматизм танцевальных па конструируют, лепят визуально воспринимаемую модель манекена.

Внимательно всматриваясь в режиссерскую композицию «Бала манекенов», нельзя не удивляться глубине решений и тонкости, вкусу и такту, с которыми создатель спектакля манипулирует художественными формами. Поистине любые формы могут использоваться искусством, если они оправдываются серьезностью и актуальностью содержания.

Вот голова, которая в первом акте «отстригается» огромными ножницами. Такой неонатуралистический, скорее даже сюрреалистический эпизод. Но у Е. Яроцкого, как и у Чехова, если есть ружье на сцене, оно обязательно выстрелит. Голова — очень сильная художественная деталь (смысл и ее назначение в спектакле постепенно наполняются колоссальным философским, общечеловеческим содержанием): в конце спектакля «мертвая» голова возглавляет группу насмерть перепуганных, обреченных историей сильных мира сего — буржуа.

Подлинное чувство юмора всегда опирается на высокие эстетические, гражданские идеалы. И именно это не дает возможности юмору превратиться в скепсис, цинизм, пошлость, скабрезность.

И что самое главное — в подлинной сатире, а именно с ней мы имеем дело в спектакле «Бал манекенов», всегда совершенно ясно, от имени каких сил и во имя чего ведется критика и отрицание. Эстетический идеал выражается в главном «положительном герое» сатиры — смехе и реализуется как в процессе создания спектакля, так и в процессе его зрительского восприятия.

Над чем, зачем и как смеется художник — эти три вопроса тесно связаны между собой. Подлинный комизм всегда созидательно гуманистичен. В работе Ежи Яроцкого обращает на себя внимание органичность гуманистического контрпункта, которая присутствует в самом решении, в подтексте и, что особенно редко, во всей атмосфере спектакля. В такой условной и острой по формам работе присутствует что-то очень хрупкое, ясное и чистое, настоящее человеческое, идущее, несомненно, от индивидуальности, собственного «я» художника. Ежи Яроцкий на польской сцене неоднократно ставил А. Чехова, и, в частности, его последней блестящей работой был «Вишневый сад». Писали и говорили, что это «настоящий» Чехов по кристально чистому, прозрачному тону, трактовке человечности. Вот какая-то часть этого «я» художника присутствует и в «Бале манекенов».

Смех, звучащий в спектакле, не только разрушает, уничтожает, но и творит, созидает. Будущее живет в спектакле в образе «других», которые придут и завершат начатое манекенами. Живые пролетарии, от лица которых выступают автор пьесы и создатели спектакля, на сцене так и не появляются. Но они присутствуют во всех сценах, эпизодах, окружают спектакль, растворяются в нем, напоминают о себе чеканным шагом, революционной песней, «булыжником — оружием пролетариата», влетевшим в окно владений Арно. Они наступают, и мы это ощущаем, победа грядущего неизбежна, неотвратима, исторически закономерна. Спектакль, бесспорно, — этапная работа театра. Его ярко выраженная ансамблевость, своего рода «коллективное творчество» участников, — большая заслуга создателя спектакля, определившего общий уровень профессионального мастерства, высокую культуру общения партнеров по сцене. Спектаклю, однако, подчас не хватает наполненности: общая сценическая культура, культура движения, пластики, умения нести мысль, искусство «остранения» творческого представления нуждаются в дальнейшем совершенствовании, развитии. В целом же итогом встречи челябинского коллектива с польской бригадой, с художником такой яркой индивидуальности, как Ежи Яроцкий, стал большой зрительский успех спектакля «Бал манекенов».

В совместной творческой работе польских постановщиков и челябинского театрального коллектива заложен глубокий интернациональный смысл, особенно в юбилейном году Великого Октября. Он показывает плодотворность братского содружества на ниве социалистического искусства. Эта работа принципиально взаимосвязана по теме, системе идей, принципу обобщения — типизации и типологизации (символике, использованию остранения, брехтовского «очуждения») и по жанровым особенностям.

Челябинский театр показал своим зрителям и другое сатирическое произведение, принадлежащее перу поэта революции Владимира Маяковского, «Баня». Как в той, так и в другой пьесе отражена тема революции, рабочего класса, интернационализма. Новую постановку «Бани» следует считать также творческой удачей юбилейного года.