Николай Храпов - Счастье потерянной жизни - 3 том

В эти минуты Вера вспомнила, как еще недавно, ее предупреждал Петр Никитович: "Вера, ты воспользовалась детским чистосердечием Андрея и поспешила его сердце заполнить собой. Ты не помогла развиться его личности, как христианина, ты его волю взяла под свой контроль, будучи перед ним, во всем, на высоте. Тебе была приятна его покорность, и он добровольно отдал себя в твою власть, до времени. Ты не помогла ему, как старшая сестра, укрепиться во внутреннем человеке, в любви Божьей, утвердиться во Христе Иисусе. Ты, идолом, вселилась в его сердце и заслонила собою Господа — Спасителя. Это мужчина, в котором ты заглушила волю, но не влечение к тебе; и эта страсть овладела и тобой, как ты сама не думала. После того, как он уехал, он освободился от твоего влияния и, будучи безвольным, попал под влияние другого человека и выходит, что ты пожала то, что посеяла. Поскольку ты этим оскорбила Христа, Он и отдал тебя во власть твоим чувствам, какие ты лелеяла. Законным владыкою человеческой души никто не имеет права быть, кроме Христа. Тобою овладело чувство плотской любви, плотского влечения к Андрею — а это грех, потому что: "Все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною" или тобою, сестра, в данном случае. Вот, поэтому твои молитвы тщетны к Господу. Как же ты молишь Бога, чтобы Он утешил тебя и дал силы забыть Андрея, а сама продолжаешь любить его? Сестра! Тебе нужно глубокое раскаяние пред Христом за то, что ты в Андрюше оскорбила и личность Христа и незаконно посягла на другую личность. Тебе нужно распять плоть свою со страстями и похотями, надо отречься себя, со своими преимуществами. Только тогда, когда твое сердце полностью займет Христос, грех будет бессилен. Андрюша плохо сделал, нечестно, но твоей вины больше".

Екатерина Ивановна продолжала:

— Я хоть и мама твоя, но, будучи христианкой, и в свое время, предупреждала тебя об этом, да и теперь должна беспристрастно сказать тебе: дочь моя, спасение твое под угрозой, как и его спасение.

В комнате воцарилось напряженное молчание, в период которого в сердце Веры происходила сильная борьба.

Ничего не говоря, она порывисто поднялась и, пройдя мимо мамы, вышла в сад и села на скамью. Густые сумерки и вечерняя прохлада так целительно повлияли на нее, что вскоре она успокоилась и смогла углубиться в себя. То, что ей тогда сказал служитель, а теперь мама — умом она понимала, соглашалась; но, как практически умертвить в себе эти чувства, которые так устойчиво жили в ней? Раскаяться пред Богом? "Я уже не раз раскаивалась и со слезами, но что такое умертвить?… — рассуждала она сама с собой. — Я должна осудить свои чувства по отношению к Андрею и осудить все те воспитательные меры, направленные к тому, чтобы воспитать в нем чистую, нежную любовь, ну, пусть даже к себе? А разве это порочно? Нет, ведь это так благородно, так чудесно, так мило. Да, но где оно? Куда же все это исчезло и так быстро? Может быть, Петр Никитович прав, что я не помогла ему, действительно, окрепнуть во внутреннем человеке, созреть его личности? Может, я, действительно, заняла его собой слишком много? А это оказалось так непрочно, так легко он выбросил меня из сердца. Почему он так легко расстался со мной? Ведь я всем существом чувствовала, как он любит меня сильно, неделимо. Он мог дни и ночи проводить в моем присутствии, даже совершенно молчаливо. Ведь он любил все: не только то, что во мне, а и на мне, все до самой пустячной мелочи — и так мало получал за это награды. Стой, стой! — может, он, действительно, так легко оставил меня из-за того, что я так строга была к его чувствам? Мне это нравилось, я забавлялась этим, хотя наказывала и саму себя, но ведь я накапливала все это, в нем и в себе, к нашему счастью впереди. И, как видно, напрасно, ведь он так мало был награжден мной, да и сама себя лишила многого; а теперь этой любви больше не вернешь, ведь она — первая. Да, но почему мама осуждает меня за эти глубокие чувства? Почему Петр Никитович назвал меня идолом для Андрюши? Ведь любовь к Господу на своем месте, а к нему — на своем! Одно не мешает же другому? Нет, я не могу не любить, я должна любить! Я хочу любить! Надо только не давать места порочной любви. Но как освободиться от этой мучительной тоски, как выбросить из сердца его? А я ведь не знала, что так сильно могла полюбить его. Как все-таки справедлив оказался Петр Никитович, когда еще в самом начале, а потом и вторично предупреждал меня; и как мог, этот неграмотный, простой проповедник не только понимать эти тонкие чувства, но и предусмотреть мою катастрофу? Ах! Какой это замечательный человек, как богат он красотою своей души, как прост, доступен и, одновременно, велик. Ведь и Андрюша мог быть таким, вот, волевым, мужественным, достойным подражания, если бы он прошел такую же суровую школу жизни, как Петр Никитович Владыкин. Но Андрюшу воспитывала я, в "своей школе", и воспитывала для себя, поэтому и…"

Чувство глубокого осуждения коснулось сердца Веры, и она, беспомощно опустив голову, поднялась со скамьи и вышла на улицу. Остановившись у куста сирени, около палисадника, Вера вдруг вспомнила Павла Владыкина, их последнее объяснение на этом месте. Его образ, таким ярким, живым, предстал в ее воображении. Вспоминая все детали их последних встреч, она была крайне поражена: силою его духа и воспитанностью, эрудицией и таким сочетанием внешнего вида с внутренним содержанием. Она впервые встретила такого юношу, который, удивительно не по годам, был внутренне созревшим; а ведь она знала его, еще мальчишкой. Знала и то, что его личность оформилась не под чьим-то влиянием, а в свободе. Ее пленило в Павле то, что он так близко, так чутко отнесся к ее трагедии с Андреем; даже не осудил ее за попытки к сближению с ним, Павлом, но так великодушно, по-дружески, остановил ее, и сам остался на должной высоте.

Павел прошел мимо нее так коротко, быстро, но не бесследно. Вера почувствовала, что именно таким должен быть тот, с кем могла бы она разделить жизненное поприще и, служа ему, получить подлинное удовлетворение. Теперь она поняла свою ошибку по отношению к Андрею, оказавшуюся роковой. Одновременно с самоосуждением, светлый образ Павла пленял ее все больше и больше. Ей уже теперь хотелось не пленять кого-то, а быть плененной самой кем-то, и этому отдать всю себя. Вера ощутила на себе силу влиятельности тех прекрасных свойств души, какие она почувствовала в Павле. Ей даже представилось, как бы она могла помолодеть душой в его близости. Но Павел не взял ее, прошел своею светлою дорогой, по восходящему пути, а ей напомнил, что у нее есть свои счеты с ее Спасителем Христом. "Да, все-таки, я безумная, — рассуждала она дальше, — ведь все прекрасное, что имеется в Петре Никитовиче и в Павле, не от Христа ли это? Не Он ли наделил их этими свойствами? А я, чем увлекла Андрея? Собой!