Аркадий Яровой - Прощай, КГБ

– после сумасшедшей работы комсоргом на стройке приходит домой не раньше часа ночи с десятком-полтора отобранных в общежитиях ножей;

– работает еще и первым секретарем райкома комсомола, мотаясь сначала на лошади верхом, а потом на мотоцикле по району, где в сорока километрах от стройки живут в палатках его молодые строители;

– три года без выходных, совмещая две работы, не считая обязанностей депутата, члена бюро обкома и более десятка различных жилищно-бытовых, экономических, идеологических и прочих комиссий, массы партийных и общественных поручений, с одним окладом в 100 рублей (на руки с учетом вычета налога – 91 рубль 32 копейки), и у жены учительницы оклад 55 рублей;

– у них двое маленьких детей;

– оба они студенты-заочники Карельского пединститута;

– они могут позволить себе купить хлеб, картошку, капусту и маргарин ежедневно, а масло только детям по выходным;

– на сон не более трех часов в сутки – остальное работа, учеба. Наконец, мне предлагают и взвалить на свои плечи еще и организацию работы молодежи всей республики…

– Ну как, убедил? – спрашивает у Мяукина вошедший к нам секретарь обкома КПСС по идеологии Владимир Севастьянович Степанов, будущий посол Советского Союза в Финляндии и первый секретарь обкома партии после возвращения в Карелию. – Учтите, завтра кандидатуру Ярового обком партии выносит на рассмотрение пленума!

– Не убедил! В газету просит отпустить…

Мне показалось, что Степанов готов к этому. Он криво улыбнулся, потом с каким-то безнадежным равнодушием махнул рукой, вдруг так же неожиданно улыбнулся, сказал почти шепотом: – Жаль…

Обернулся к Мяукину и громко, почти закричав:

– Да отпусти ты этого упрямого полукарела-полухохла в газету! Раз уж он уперся, – ты его танком не сдвинешь… Пусть пишет!

Карьера стать «большим начальником» была так близка! Возможность стать молодым хозяином республики мне преподносили на блюдечке с золотой окаемочкой. И вдруг все исчезло! Карьера, трон, фортуна…

Вместо обкома я оказался в редакции, корреспондентом республиканской молодежной газеты. Радость мою не передать, не выразить словами. Работа в маленьком коллективе молодежной газеты была напряженной, – приходилось вертеться круглосуточно, не зная отдыха и выходных «ради нескольких строчек в газете». Все компенсировал очередной номер. Райское наслаждение ощутить запах еще свежей краски и читать, перечитывать эти «несколько строчек в газете»…

Я сам отверг ее, плебей несчастный,Внук крепостного ожил вдруг во мне…

Ради этих строчек я стоически переносил все, особенно, критику в мой адрес…

Я решил постичь журналистское мастерство. Сократил время отдыха. Поступил заочно на факультет журналистики в Ленинграде, а очно, негласно стал «брать уроки с листа» у ведущих журналистов Петрозаводска. Самыми же хорошими учителями оказались герои моих публикаций. За четыре года работы в газете, используя «небесные тихоходы», железнодорожный (чаще грузовой – зайцем), автомобильный (даже газгенный на чурках) и гужевой транспорт, а больше на «своих двоих», я исколесил и прошагал вдоль и поперек всю Карелию!

После нескольких лет замкнутого пространства стройки эти сумасшедшие четыре года работы-круговерти корреспондентом и заведующим отделом республиканской газеты «Комсомолец» были для меня открытием мира и душ человеческих.

Какое же это было счастье – видеть чудесную неописуемой красоты природу Карелии, где одних озер шестьдесят тысяч. Где «камня хоть убейся, воды хоть залейся, лесу хоть пруд пруди»! А главное, простые, гостеприимные, трудолюбивые люди, мужественные лесорубы и сплавщики, рыбаки и камнетесы…

Позже жизнь сложилась так, что я оказался у истоков создания 5-й линии в КГБ, участником Первого союзного совещания в Горьком, где впервые в 1966 году встретился и познакомился с Бобковым Филиппом Денисовичем.

Самым главным своим «подвигом» считаю то, что, будучи оперуполномоченным и секретарем парткома в КГБ Карелии, я вел дубликат дела оперативной разработки на Дмитрия Балашова, проходившего по так называемому «рязанскому» групповому делу антисоветчиков, и… не отправил его в места не столь отдаленные…

Молодой ученый, кандидат исторических наук, в совершенстве владевший старославянским языком, жил не в 60-е годы ХХ века, а в другой исторической эпохе! Даже одевался так, по старинке – сапоги и лапти, холщовая домотканная рубаха. Он и на лодке своей плавал по Онеге под флагом Новгородского веча, а с плотниками рассчитывался железными рублями из холщовой торбы (где только наменял их столько) – вобщем, большой оригинал.

Диме Балашову, как историку, не понравилось, что построили Дворец съездов и тем самым «испортили ансамбль Кремля». Вначале брюзжал, а затем вступил в нелегальную антисоветскую организацию в Рязани. Цель организации – свержение существующего строя. Вобщем, статья – до восьми лет…

Я попытался было убедить свое руководство отдела и комитета в том, что надо профилактировать Диму, пусть даже с официальным предупреждением, с участием прокурора, и на этом поставить точку. Но, видать, кое-кому хотелось «отличиться», поставить палочку, хотя в Карелии испокон веков не было национализма, а антисоветизм отдельных особей был доморощенным. А тут ученый задумал «свержение строя»– звучит! Мне была уже дана команда приступить к реализации дела. Я, как офицер, не имел права нарушить дисциплину, но решил использовать свои возможности. Как секретарь парткома КГБ я напрямую обратился к первому секретарю обкома КПСС Ивану Ильичу Сенькину.

Помнится, я нажимал на Димино детство и воспитание в семье (мать – верующая, реставратор икон, мастер от бога), что Дима чуть ли не единственный в мире специалист по старославянской культуре и что, приобретя одним зэком больше, мы убьем великого ученого.

– Пусть живет в четырнадцатом веке! – согласился всепонимающий Сенькин.

Балашов Дмитрий Михайлович – известный писатель, ныне покойный, автор исторических романов «Бремя власти», «Великий стол», «Ветер времени», «Отречение», «Господин великий Новгород», «Младший сын» и других.

Иногда думаю, что если за 35 лет работы в КГБ я свершил бы только одно доброе и справедливое дело по «спасению Димы Балашова», то я не зря ел хлеб из государственной казны!

В те годы мне, юному капитану, много пришлось вынести упреков, придирок, вплоть до задержки очередного звания на два года, пока меня не направили на повышение в Армению.

Бог милостив – он все видит. За мою доброту даже лица прибавил – из Карелии уезжал чубатым, из Армении в Москву приехал с высоким лбом и плешиной на темечке… Мне всегда везло на хороших людей, которых у меня и сейчас много во всех бывших республиках СССР.