Константин Симонов - Япония, 46

Один сказал:

- Но ведь если он не изменит своих убеждений, то, пожалуй, никогда не сможет выйти на свободу. Почему он так крепко держится?

А другой ответил:

- Наверное, им руководит любовь к человечеству...

И он, не думавший до тех пор о том, крепко или некрепко он держится, почувствовал, что если даже надсмотрщики так говорят о нем, то, кажется, он одерживает победу над тюрьмой.

Он прочитал автобиографию Веры Фигнер63. Она пишет, что после двадцати лет заключения она не могла говорить, ее не слушался язык. Он не может сказать о себе, что его не слушается язык, но, когда на девятом году у него были последние свидания, ему трудно было говорить на этих свиданиях; ему казалось более простым выражать свои чувства взглядами - взглядами и молчанием.

- В какое время тюремных суток вы писали стихи? - спрашиваю я.

- Вернее, складывал и запоминал,- мельком поправляет меня он и задумывается.- В разное, но больше всего ночью.

В тюрьме очень длинные ночи. По правилам нельзя ложиться позднее положенного знака, и нельзя вставать раньше положенного знака, и нельзя читать на протяжении этого времени, а время это - с семи вечера и до половины седьмого утра, до той минуты, когда ты по команде должен сложить свой футон и умыться. Это одиннадцать с половиной часов - очень длинное время, особенно если и вчера были те же одиннадцать с половиной часов, и завтра будут те же одиннадцать с половиной часов, а ты лежишь на циновке, подогнув ноги и мечтая о времени, когда ты сможешь их вытянуть...

Не прочтет ли он стихи?

Да, он прочтет и будет объяснять все, что покажется мне в них непонятным, а такого там, наверное, будет много. Сначала он будет читать мне вслух целое стихотворение, без перевода, чтобы я услышал его сразу, а потом будет повторять его строчку за строчкой, с тем чтобы мне так и переводили, а потом мы будем говорить о том, что мне непонятно, или о том, что ему самому захочется рассказать мне в связи с этим стихотворением. А потом он будет читать следующее стихотворение, и так далее...

- Устраивает ли вас такая длинная процедура? - вдруг улыбается он, и глаза его опять на мгновение становятся круглыми и веселыми, как в начале беседы. Я уже почти забыл, что они могут быть такими.

- Да, конечно, устраивает,- говорю я.

И он, откинувшись в кресле и чуть-чуть в ритм пристукивая пальцами по столу, начинает читать стихи, называющиеся "Осенний вечер"...

Я хочу есть пищу, приготовленную руками матери,

Приготовленную из бамбука и молодого папоротника.

Я вспоминаю старую кухню и теплый пар над кастрюлей.

Воспоминание проходит по всему моему телу,

Воспоминание о нашей старой кухне

И о теплом паре из-под крышки кастрюли.

Я слышу шуршащий звук рваного веера,

Он шуршит и звенит от осеннего ветра.

О, этот звон и это шуршание,

Я хочу есть пищу, приготовленную руками матери.

К зеленому берегу приближается лодка,

Приближается, но, не коснувшись земли, уходит.

В глухой тишине и в холодном спокойствии

Железное время проходит мимо меня.

Когда было написано это стихотворение? Поэт на минутку склоняет голову к плечу и прикрывает глаза, вспоминая, потом снова открывает их - круглые, задумчивые и спокойные.

Он написал эти стихи примерно десять лет назад, на второй год после ареста. Он написал их матери и хотел послать ей, но так как кисточка давалась заключенным в руки, только когда было положено по закону написать письмо родным, а в этом письме было не положено писать стихов, то он написал их в своем письме к матери не как стихи, а в строчку, как текст письма. А мать в ответ прислала записку, что сварила для него варенье и принесла в тюрьму, но что передать ему варенье ей не разрешают. Он не получил варенья, но был очень рад этой записке. Это была последняя записка, которую он получил от матери.

Он некоторое время смотрит на меня, видимо ожидая, не спрошу ли я еще чего-нибудь об этом стихотворении. И, еще раз повторив то, что он уже один раз объяснил мне,- что амигасой называется сделанная из болотной травы шляпа-клетка, которую надевают на голову заключенным, начинает читать стихи, которые так и называются: "Амигаса".

Иду в баню - амигаса,

Иду на прогулку - амигаса,

Осенью - амигаса,

Весною - амигаса.

Прохожу по лестнице

Мимо друга

Слышу шаги,

Но лица не вижу.

Нас разделяет амигаса.

Моя амигаса

И его амигаса,

Две одинаковых

Амигасы.

По осеннему небу расшвыряны тучи,

И я, сидящий в глубокой яме,

Смотрю на них, запрокинув голову.

Пусть мой взгляд, ударясь о небо,

Залетит осколком к соседу.

Я стучу на прогулке подметками,

Пусть товарищи слышат мои шаги,

Я шагаю, значит, я жив.

После того как мне переводят все, строчку за строчкой, он объясняет, что это лишь первая часть стихотворения. А сейчас он прочтет вторую, заключительную часть. Когда волна ударяется о берег, от нее летят брызги. Первая часть стихотворения, которую он прочел, это как бы волна, а вторая, которую он прочтет сейчас, это - брызги. Самое же сильное мгновение именно то, когда волна, ударяясь, разбивается в брызги. Поэтому и в тех стихах, которые он мне читает, по его собственному мнению, самое красивое место это молчание, пауза между первой и второй частью.

Объяснив все это, он читает мне вторую часть стихотворения. В русском переводе она звучит так:

Тень идущего человека,

На голову которого надета амигаса,

Похожа на чехол из стеблей риса,

Который надевают на сосну,

Защищая ее от гололедицы

Но от кого хотят защитить меня?

Я жду, когда в синем небе

Мелькнет сорванная с меня амигаса,

Я жду, когда в синем небе

Она полетит, как желтый осенний лист.

Я жду, когда это случится.

Я жду, когда это случится...

Он написал это стихотворение вскоре после ареста, когда было арестовано сразу много коммунистов и почти все они сидели в той же тюрьме, где сидел он. Однако общаться друг с другом не было никакой возможности. О том, что они живы и по-прежнему находятся здесь, они могли давать знать друг другу только шумом своих шагов во время прогулок.

Он писал разные стихи - не только о тюрьме, но и о том, что происходит за ее стенами. Примерно в то же время, как он написал стихи об амигасе, он написал и другие стихи, о друге, который вышел из тюрьмы за недоказанностью обвинения и женился на женщине, которую любил, женщине, такой же хорошей, как он сам.

Он сейчас прочтет стихи, которые были написаны по этому поводу в тюремной камере. Они называются: "Песня о цветке".

Муж, чья жена горда,

Счастлив потому,

Что у него в душе

Нет места для стыда.