Николай Долгополов - Главный противник. Тайная война за СССР

— Если вы с Елизаветой Ивановной мотались по белу свету, то были человеком обеспеченным?

— Вообще-то, да.

— И сами сделали свое состояние?

— В какой-то степени.

— У вас были собственные агенты?

— Конечно! Иначе, зачем все затевалось? Были, и мы ходили, получали документы, пересылали почту в Центр — делали все, как принято и водится. Это уже обыденная и практическая жизнь каждого разведчика.

— Как поддерживали связь?

— У нас была двойная радиосвязь: Центр — к нам, и от нас — в Центр. Работала жена. Как-то с нами чуть не случилась неприятность. В первые годы аппарат был громоздкий — весил 16 килограммов. Это потом, за два десятка лет, технику усовершенствовали, и мы в последнее время получали уже модерн. А тот, пудовый, таскать никуда было нельзя, и спрятать тоже тяжело. И однажды утром читаем в газете, что вчера на соседней улице в таком-то доме произведен обыск на предмет пресечения работы нелегального радиоаппарата. Когда мы вышли из дома, где сняли временное жилье, по улице уже курсировали машины с антеннами — пеленгаторы. А получилось так, что как раз тогда, когда Елизавета Ивановна передавала в Центр, в аппарате испортился диод, и она была на связи дольше обычного. И будто бы ее засекли. Но повезло: наше жилище находилось по счастливому стечению обстоятельств на уровне их государственной радиостанции, которая тоже наверняка работала во время нашего сеанса с Центром. И мы оказались как бы в стороне. Заподозрили кого-то другого. Но рисковать было нельзя, и мы временно прекратили выходить на связь. Держали паузу три месяца.

— Михаил Исаакович, вы уже перешли на довольно подробное описание оперативных эпизодов, — в голосе старшего офицера, с любопытством Мукасею внимавшего, звучала искренняя тревога.

Куратор Саша только пожал плечами. Сам Михаил Исаакович смотрел куда-то вдаль своими столько повидавшими и сейчас невидящими глазами. Елизавета Ивановна сидела молча. Еще один — третий — старший офицер слушал рассказ Мукасея даже повнимательней моего.

— Михаил Исаакович, а нельзя ли еще один какой-нибудь эпизод, не обязательно оперативный? — все же решился я. — Да и когда будет готов текст, все покажу, чтоб не напутать.

— Хорошо, я расскажу вам о нашей работе, — громким и ясным своим голосом сказал Мукасей. — Эпизод, как вы говорите, второй. Опять на ту же тему. Приехал к нам наш работник из Центра.

— К вам, в Европу?

— Этот человек мог подковать блоху. И так здорово устроил место, где мы могли временно прятать аппаратуру. Но в один из дней, когда он у нас работал, в гости вдруг нагрянули наши знакомые, которым объяснить присутствие в доме этого человека было бы крайне трудно. Наш умелец не растерялся, полез на чердак и терпеливо ждал под крышей три часа, пока люди не уехали.

Эпизод третий, и снова связан с техническими деталями. Это уже в последние годы. Незадолго до отъезда снимали мы в одной стране небольшую двухкомнатную квартирку. Обычно в дневное время я ездил по всяким торговым делам, а вечером работали: фотографировали, передавали в Центр то, что надо было туда отправить. И как мы ни устраивались, какие мягкие вещи не подкладывали, но, как только нажимали кнопку, все равно слышно. И на второй или третий день этой нашей интенсивной работы заходит к нам человек, вроде бы и сосед. Предупреждает нас: у вас могут быть проблемы с газом, что-то у вас в квартире не так. Мы всерьез встревожились. Не в газе дело, а в том, что он учуял равномерное тюканье аппарата. Пришлось временно свернуться.

Эпизод четвертый. Мы дождались новой радиоаппаратуры, и наш товарищ из Центра должен был передать нам ее в твердо условленном и обозначенном месте. Я туда поехал, хорошенько изучил обстановку. Еду в то место поздно вечером — пусто, никого нет. Понимаете, какие в голову лезут мысли? Езжу, долго езжу — никак не могу найти. И, в конце концов, решаю попробовать другую дорогу. Поехал — и сразу наткнулся на нашего товарища из Центра с новой радиоаппаратурой. Она нам хорошо послужила.

— Михаил Исаакович, не надо больше никаких дета лей, — взмолился наш провожатый. — К сожалению, нельзя об этом пока говорить. Рановато.

— Рано, — согласился вглядывающийся в вечность Мукасей. — Тогда я расскажу историю, которая может произойти с каждым, даже самым гениальным разведчиком. От этой истории нет спасенья, и кто бы, где бы и как бы вас не учил, никакая наука и никакие профессиональные ухищрения не помогут. Потому что разве можно избежать случая? Я был на подготовке к нелегальной работе в одной из стран. Вечером спокойно возвращаюсь домой. И тут встречается мне прохожий, который с большим изумлением на русском спрашивает: «Миша, что ты здесь делаешь?»

— А страна европейская?

— Вполне. Я вылупил свои глаза, тогда я еще хорошо видел, смотрю на него, махаю головой. Тогда он ко мне на английском: «Is it possible?» — возможно ли это? Молчу, просто молчу. Он отошел, но через секунду снова ко мне: «Миша Мукасей, ты не помнишь, как мы вместе бывали в консульстве?» Как же мне не помнить! Семья выходцев из России, жили в Америке, мама его преподавала у нас в консульстве в Лос-Анджелесе английский язык, а он был в те годы подростком. Превратился в красивого молодого джентльмена, которому я прямо говорю: «I do not know You». Разошлись и, к счастью, без оперативных последствий.

Такие встречи происходят, и довольно часто. Для некоторых моих коллег они заканчивались не столь удачно.

Елизавету Ивановну повезли обедать. А Михаил Исаакович от еды решительно отказался:

— Уж если уговорили рассказывать, то слушайте. Я на беседу настроился. Николай, не устали?

И пошли рассказы. По понятным, а, может, и не совсем понятным резонам не обошлось без купюр, но за смысл монолога ручаюсь, пусть кое-какие детали и опущены, Имена, цифры, псевдонимы, географические названия и годы приводились точные. И изречение знаменитого разведчика, Героя России Владимира Борисовича Барковского: «Разведка, как ни одно занятие, прекрасно развивает память» — подходило к рассказу 94-летнего тогда Мукасея на все сто. Чего мне документальности ради вставлять в это повествование мои вопросы. Ведь лучше Мукасея не скажешь. Итак…

— Язык — это чуть не самое главное. Искали мы однажды, ну, предположим в Амстердаме или в Антверпене, одного нашего пропавшего человека. Он три месяца не выходил на связь, и Центр дал указание: найти, узнать, в чем дело, и помочь. Приложив определенные усилия, мы отыскали судно, на котором он плавал. Называлось оно «Игл» — по-русски «Орел», и когда я на немецком попросил, чтобы нас с женой доставили на этот стоящий на рейде корабль, даже разговаривать с нами не захотели, не то что куда-то везти. Это было в середине 1950-х, и, видно, не попал я с языком: тогда случалось, что немецкий не всех устраивал, и нас прямо окатили презрением. Так что утро выдалось неудачным, но мы решили снова рискнуть вечером. Я по-другому оделся, пригодился парик, и требовательным тоном на простецком английском заявил, что нам прямо сейчас необходимо попасть на «Игл». Командный тон произвел впечатление. Нам сразу предложили сесть в моторку, что мы с моей половиной и сделали.