Марш! Марш! Люди и лошади в наполеоновских войнах - Мурат Магометович Куриев
…8 февраля 1807 года. Сражение считается двухдневным (7–8 февраля), но главные события произошли 8-го. Битва началась рано утром, и как началась, так и продолжилась. С невероятной ожесточенностью. В холод, снег, ветер. Определение «бойня» часто воспринимают как клише, но Прейсиш-Эйлау самая настоящая бойня. Подходящие к полю битвы войска сразу бросались в огонь, позиции переходили из рук в руки. Кровь на снегу выглядит особенно страшно… И уж совсем символично то, что значительная часть боя происходила на территории городского кладбища. В течение дня несколько раз начиналась метель, видимость отвратительная.
Считается, что именно метель стала главной причиной почти катастрофы, которая произошла с войсками маршала Ожеро. Маршал атаковал центр русской позиции, и в разразившейся метели его дивизии… разошлись. Когда метель закончилась, солдаты Ожеро обнаружили прямо перед собой мощную русскую артиллерийскую батарею. Первый же ее залп был убийственным. Еще один, еще… И в атаку пошла русская пехота.
«Произошла схватка, дотоле невиданная. Более двадцати тысяч человек с обеих сторон вонзали трехгранное острие друг в друга. Толпы валились. Я был очевидным свидетелем этого гомерического побоища и скажу поистине, что в продолжение шестнадцати кампаний моей службы, в продолжение всей эпохи войн наполеоновских, справедливо наименованной эпопеею нашего века, я подобного побоища не видывал! Около получаса не было слышно ни пушечных, ни ружейных выстрелов, ни в средине, ни вокруг его: слышен был только какой-то невыразимый гул перемешавшихся и резавшихся без пощады тысячей храбрых. Груды мертвых тел осыпались свежими грудами, люди падали одни на других сотнями, так что вся эта часть поля сражения вскоре уподобилась высокому парапету вдруг воздвигнутого укрепления. Наконец наша взяла!»
Воспоминания Дениса Давыдова. Действительно, «взяла». Но не совсем. Еще один участник сражения, Марбо: «Распростертый на снегу среди множества мертвых и умирающих, не имея никакой возможности пошевелиться, не чувствуя боли, не чувствуя вообще ничего, я потерял ощущение самого себя… Наконец я полностью потерял сознание, и меня не привел в чувство даже сильный шум, который подняли, проносившись рядом со мной, и, может, даже наступали на меня, 90 эскадронов Мюрата, мчавшихся в атаку!»
Преувеличил барон Марбо. Не 90, 80. Но атака – та самая.
…Наполеон наблюдал за избиением корпуса Ожеро как раз с территории кладбища. Это был переломный момент сражения. Ней еще не прибыл, Даву не успевал развернуться, Сульт – в своем противоборстве. По мнению большинства историков, именно в эти мгновения Беннигсен вполне мог решить исход битвы. Наполеон вызвал Мюрата.
В тот день на маршале был наряд, который сам он называл «польским». Вполне подходящий для случая, и по погоде. Император обратился к Мюрату: «Ну что, ты позволишь этим людям съесть нас?» Мюрат необыкновенно воодушевился. Конечно же, он не позволит. Разумеется, это дело как раз для него. 80 эскадронов, почти 11 тысяч всадников. Конные егеря, драгуны, кирасиры. Бессьер с гвардейской кавалерией должен поддержать Мюрата. В атаку эскадроны поведет (как иначе) сам маршал Мюрат.
…Конные гренадеры гвардии ждали своей очереди. Командовал ими полковник Луи Лепик. Упрямый и очень суровый командир. Лепик рано обзавелся совсем неподходящей для кавалериста болезнью – артритом. Коленные суставы так сильно болели, что доктору Ларрею постоянно приходилось накладывать Лепику специальные припарки, чтобы облегчить боль. На все предложения взять отпуск и подлечиться Лепик отвечал отказом. Проклятые колени особенно сильно донимали полковника в плохую погоду. При Прейсиш-Эйлау была как раз такая.
Когда конные гренадеры выдвинулись вперед и построились для атаки, они попали под артиллерийский огонь и инстинктивно начали пригибаться. Увидевший это Лепик крикнет им: «Выше головы, ребята! Картечь не дерьмо!» Теперь они ждали сигнала с высоко поднятыми головами, а эскадроны Мюрата уже врубились в русскую пехоту.
«Загудело поле, и снег, взрываемый 12 тысячами сплоченных всадников, поднялся и завился из-под них, как вихрь из-под громовой тучи. Блистательный Мюрат в карусельном костюме своем, следуемый многочисленною свитою, горел впереди бури, с саблею наголо, и летел, как на пир, в средину сечи. Пушечный, ружейный огонь и рогатки штыков, подставленных нашею пехотою, не преградили гибельному приливу. Французская кавалерия все смяла, все затоптала, прорвала первую линию армии и в бурном порыве своем достигла до второй линии и резерва, но тут разразился о скалу напор волн ее…»
Читать Давыдова – одно удовольствие. Однако, как и всякий хороший писатель, он позволяет себе некоторые преувеличения. Что подтверждают и другие очевидцы? Что во время атаки Мюрата снова началась метель. Что в такую погоду стрельба из ружей – занятие затруднительное, а значит, в ход пошли сабли, палаши, штыки. Кололи, рубились. Французские кавалеристы столкнулись с ожесточенным сопротивлением. Что же касается упомянутых Давыдовым линий, то здесь важно не только количество.
Во-первых, вторую линию обороны французская кавалерия под руководством Груши тоже прорвала, только большой пользы из этого не извлекла. Чтобы поддержать атаку, Наполеон бросил вперед гвардейскую кавалерию, в том числе конных гренадер Лепика. Как раз его действия хорошо характеризуют тот неоспоримый факт, что знаменитая атака Мюрата внешне выглядит довольно противоречивой.
Лепику уже пришлось столкнуться с пришедшей на помощь пехоте русской кавалерией, с пехотой, впрочем, тоже. Полковник получил четыре ранения. Положение конных гренадер было настолько тяжелым, что один из русских офицеров крикнул ему: «Сдавайтесь, ваша храбрость завела вас слишком далеко!» Лепик немедля ответил: «Посмотрите на эти лица! Они похожи на тех, кто хочет сдаться?» Лепик не сдастся. Понеся тяжелые потери, он вернется к своим.
Потери кавалерии Мюрата чудовищные. Был смертельно ранен легендарный командир кирасир генерал д’Опуль, погибнет командовавший гвардейской кавалерией генерал Дальмань… Это высшие офицеры, которых знала вся армия. Убитые, раненые – дорого обошлась французам знаменитая кавалерийская атака.
Но почему же тогда Наполеон так восторженно встретил возвратившегося из боя Лепика? «Вы заставили меня поволноваться; я думал, что вы попали в плен. – Сир, об этом вы не услышите до моей смерти!» Растроганный император покачал головой: «Я всегда знал, что французская пехота является лучшей в мире, сегодня я увидел, что и моей кавалерии нет равных!» Какая высокая похвала! При таких-то потерях, при том, что противник-то разгромлен не был. Прейсиш-Эйлау – особая битва.
В бюллетене для армии Наполеон напишет об атаке Мюрата: «Это был дерзкий маневр, какие редко увидишь, он покрыл славой кавалерию и оказался весьма своевременным, учитывая то положение, в каком оказались наши колонны». Дальше – безудержная похвальба, в которой правды уже мало.
Предоставим слово человеку нейтральному, знаменитому английскому историку Дэвиду Чэндлеру. «Потеряв 1500 человек, Мюрат выиграл для Наполеона жизненно необходимую
